— Эй, студенты, открывайте.
— Мы спим, — донеслось из-за двери.
— Проверка паспортного режима.
— Какого режима?
— Паспортного.
— Сейчас.
Дверь открылась. На меня смотрел незнакомый парень в трусах и майке. Симпатичный, стройный, спортивный. Не какой-нибудь очкарик из биологов или химиков. На вид вполне может за себя, да и за девушку постоять. Даже за не очень знакомую. Что помешало, непонятно. Неужели негритянские деньги?
Увидев трезвого русского, а не пьяных, раскумаренных негров, он вздохнул с облегчением и сразу же начал качать права:
— Какой паспортный режим? Пять часов утра. С ума посходили. Вы нам спать мешаете. Нам к экзаменам готовиться.
— Абитуриенты? — я отстранил его, заходя в комнату.
— Собственно, по какому праву?.. — подал голос второй, лежащий в кровати.
Я внимательно осмотрел обоих. Ребята, как ребята — молодые, крепкие. У первого на груди выбита группа крови.
— Где служил? — спросил я.
— В мотопехоте. А что? — с вызовом ответил он.
— Да так, ничего. Вы меня извините за позднее, вернее, раннее вторжение, — я сделал раскаивающееся лицо и приложил руку к груди, — у меня только один вопрос…
— Сахара нет, — прервал меня лежащий на кровати.
— Спичек, соли — тоже, — оттесняя меня к двери, с усмешкой добавил второй.
— Ну что вы, что вы, я б не посмел беспокоить вас по таким пустякам, — я выдержал паузу, рассматривая их снисходительные лица.
— Тогда что хотим?
— Да, чем, собственно, мы обязаны столь позднему визиту?
— Безусловно, я сейчас удовлетворю ваше любопытство…
— Живее, командир. Нам спать пора, — начал откровенно борзеть бывший мотопехотинец, взял меня за руку и попытался подтолкнуть к открытой двери.
— Не стоит так себя вести, — мягко освободился я от его захвата, — я уже ухожу. Скажите мне только одну вещь: где делают таких говнюков? И почему вас так много?
С этими словами я собрал в пятерню лицо стоящего передо мной абитуриента и толкнул изо всей силы. Он перелетел через всю комнату, ударился о шкаф и растянулся на полу. Второй не дернулся, только плотней укутался в одеяло и сжался.
— Там, — я указал в сторону комнаты четыреста одиннадцать, — один из нигеров проглотил ненароком двадцать баксов. Следите за его дерьмом — доллары не перевариваются. Только смотрите, не передеритесь за двадцатку, ложкомойники. Ясно?
— Да, — пискнул лежащий на кровати.
— Не слышу!
— Да! — в один голос заорали оба.
— Вот так-то.
Хлопнул дверью так, что из-под косяка посыпалась штукатурка. «Абитуриенты, мотопехота, мать-перемать, мужики называется… Что за уроды…»
Тут я увидел ее, и гнев сразу прошел. Дите стояло возле лифта и сжимало в руках металлический совок для мусора. Видимо, уборщица оставила на этаже. Она уже не плакала, руки не дрожали:
— Вы знаете, — зазвенел в пустом холле ее голосок, — я хотела вам помочь.
Представив себе ее, размахивающую этой железякой, я улыбнулся:
— Я знал, что тыл у меня надежно прикрыт. Ты молодец. Теперь, если ты, конечно, не хочешь взять в другую руку веник, можешь спокойно ложиться спать, — порывшись в кармане мастерки, я выудил оттуда ключи и отдал ей. Она благодарно улыбнулась и зачем-то смущенно спрятала совок за спину:
— Знаете, я боюсь туда идти…
— Можешь не бояться. Топай смело.
— Не скажите. А вдруг…
— Ничего вдруг быть не может, — прервал ее я, а сам подумал про бредни Боба и Мика относительно сана нокаутированных мной особ: «Черт его знает — принцы не принцы, но оба залетные, как бы, очухавшись, не отыгрались на ребенке». Внимательно посмотрев на еще окончательно не пришедшую в себя девчонку, я неожиданно для себя выдал:
— Хорошо. Идем, я тебя отведу в самое безопасное место в этом общежитии.
Она посмотрела вопросительно, но ничего не сказала. Мы поднялись на седьмой этаж. Открыв замок своей комнаты, я гостеприимно распахнул дверь:
— Прошу.
Достал из шкафа комплект свежего белья. Хотел протянуть ей, но, заметив, что девчонка смутилась вконец, быстро застелил одну половинку огромной двуспальной кровати:
— Все, ложись, спи. Я тебя закрою. — И уже в дверях, спохватившись, спросил:
— А зовут тебя как, чудо?
— Юля. А вас?
— Скиф. Тьфу ты. Женя. Евгений. Спи спокойно.
— Спасибо.
— Не за что. Приятных сновидений, — выключил свет, аккуратно прикрыл дверь и повернул ключ в замочной скважине.
Разбудил вахтера, взял ключ от нашего спортивного зала и окунулся в свой, наверное, единственно по-настоящему любимый мир. Хорошенько размялся на груше, постучал по макиваре, покрутил нунчаки и, окончательно разогрев тело и созрев душой, начал мучить штангу.
Был такой гениальный банкир в Англии. Звали его Томас Ливен. Во время второй мировой войны его подставил компаньон, и попал денди в лагерь к нацистам. Там его быстро заметило и подгребло гестапо, затем абвер. Личность была уникальная. Уже к середине войны он полным ходом работал на все серьезные разведки мира: и на «Секрет Сервис», и на «Второе бюро», и на гестапо, и на абвер. По-моему, из всех легендарных спецслужб, только наше НКВД не привлекало его к работе.
В каждом документе о сотрудничестве с той или иной организацией он приписывал свои условия. Не будет, мол, совершать следующие действия, а именно: убийство, шантаж, похищение людей, вымогательство и тому подобные действия, порочащие его человеческое достоинство. Проще говоря, он занимался экономическими аферами и финансовыми махинациями. Через его руки текли потоки золота, драгоценностей и всевозможных валют: от оккупационной марки до доллара. Довольно долго французское «Сопротивление» финансировалось благодаря его комбинациям.
Но самое интересное в этом человеке было то, что все свои хитроумные комбинации он сочинял, планировал и оттачивал на кухне, в процессе приготовления широчайшего ассортимента блюд, в изготовлении которых был непревзойденным мастером. В досье на него у каждой разведки была графа: «Кулинарные наклонности».
Я готовить толком не умел, видимо, в связи с этим все умные мысли мне приходили в голову в спортзале. Эдакий спортзальный Томас Ливен с уклоном в современный криминал. Вот и сейчас я насиловал мышцы, а мысли сами собой вертелись вокруг Савельева-Рембо и Ивана-Парфена. Прошло уже три дня с момента получения аванса под насильников, а никакого варианта не было. Вернее сказать, их была масса, но четкого плана по этим двоим мы так и не сложили.
Я жал штангу, рычал от натуги, пот тек градом, мышцы были готовы лопнуть от перенапряжения, а мысли, как волны, лизали камень преткновения. Что ж, время камень точит, а терпенье города берет. Не будем торопиться. Что мы имеем?
