стремительной, с плеча, диагональной распальцовкой.
Тройная смысловая синкопа показалась Русинскому интересной, но сзади послышался шорох, и он обернулся. В дверях, точно под триумфальной аркой, стоял невысокий хитрый мужичок в белом халате. Холеная рыжая бородка торчала вызывающе, очки сверкали, руки были сложены в карманах халата, отчего казалось, что он, как беременная баба, сложил их на животе.
— Вы из милиции! — воскликнул он почему-то радостно. — Ведь это вы звонили?
Русинский кивнул, хотя никому не звонил. Не вынимая рук из карманов, доктор бочком переместился к Русинскому и, с большой любовью глядя на пациентов, каждого потрепал по вихрастой маковке.
— Я — главврач, — стыдливо признался он. — Позвольте представиться: Сатурнов Гикат Миртрудамаевич. Предвидя ваши вопросы, охотно отвечу. Я появился на свет по семейной традиции — первого мая; эзотерически мое имя означает Гитлер Капут. Имя моего родителя означает Мир-Труд-Май, но если мы углубимся в прагерманский, и добавим к известному корню «miehrtrut» типичное для атлантов окончание «maya», то получим другое, истинное значение: «ось мира сего». Как видите, патриотизм я впитал с генами отца.
Сказав это, Гикат жестом пригласил Русинского проследовать за ним.
Они вышли в длинный обшарпанный коридор. Гикат продолжал говорить на ходу, то и дело оглядываясь на своего попутчика и театрально разводя руками.
— Наш род теряется корнями в священниках Этрурии, жрецах Сатурна — бога времени, если вам известно. Впрочем, герб нашей фамилии высечен на Центральной плите Атлантиды, точнее, острова Даитья, в чем вы можете убедиться, посетив секретную лабораторию номер шесть бис при КГБ. Там хранятся слепки. Насчет вас мне вчера звонили. Проходите, — на грани истеричного душевного порыва воскликнул он, раскрыв дверь кабинета. — Знаете ли, нечасто в моем ведомстве появляются люди из непроявленного мира.
Русинский приземлился в кожаное кресло. Доктор возлег на кушетку и глубокомысленно уставился в потолок.
— Что я могу вам сказать, Андрей?.. Давайте начнем издалека. В романном ключе. Видите ли, я разработал собственный метод. Он очень прост. Его суть, его цимус заключен в системе классификации пациентов. Я разделил этих несчастных на пять основных категорий. К пятой принадлежим мы с вами. А также те, на туманной земле, откуда вы сюда прибыли. Они пока находятся на сохранении. К четвертой, несомненно, относятся эти двое, которых вы имели случай лицезреть. Там есть еще несколько диссидентов — вы ведь понимаете, свои спецзаказы есть и у меня тоже. Они сейчас на нашем кладбище, предают земле одного из своих. Слышите, стихи читают?.. А, это текст «Марсельезы»? Нет. Это гимн СССР. Ну да ладно. Что касается третьей категории, то там собраны презабавные типы. Расстройства на сексуальной почве. О, доктор Фрейд был бы счастлив — хотя всех моих бедолаг он разместил бы в третьей категории, конечно… То, что вы ищете, находится во второй категории. Полная невменяемость, но тело, что симптоматично, визуально наблюдается. Бесповоротная идентификация с тенью. Причем со своей собственной. Таким образом, каждая категория находится в соответствующей палате. А первая палата… В ней вы никого не увидите.
— Вы держите ее для более тяжких случаев?
— Нет. На самом деле, она переполнена. Просто они невидимы. Но они есть.
Русинский понимающе кивнул и произнес:
— Это разумно. Однако мне хотелось бы взглянуть на вторую категорию.
— При все нашем уважении, — всплеснул руками доктор и взвился с кушетки. — Пойдемте. Они как раз в саду. Общаются с народом. Это еще одна моя разработка: инсталляция в социум. Понимаете, я поставил там несколько социально-пиктурологических стендов, мне их в соседней воинской части подарили. Я лечил там одного полковника. Типичный марсов комплекс: жена совокупляется с кем попало, что, несомненно, являет комплекс Венеры, а полковник решил устроить Великую Троянскую войну и совершил бросок на соседнюю дивизию. Но ничего. Я его вылечил. Заказал ему орден в форме яблока раздора, облачился в тогу и венец и преподнес награду. Спасибо, выручили санитары: они в театре на полставки работают.
Сад представлял собой скопление полузаброшенных кривых деревцев — по всей видимости, когда-то слив и вишен. Над голыми ветками Солнце жарило как печь, о которой забыла хозяйка. Глумливо надрывались воробьи. После пятиминутного обозрения граждан второй категории Русинский впал в состояние, близкое к трансу. Возле выбеленных ветром и дождями стендов с одинаковыми во всех отношениях солдатами, постигающими доктрину строевого шага, он насчитал двадцать одну тень во плоти. Они сидели собравшись в круг, а в центре круга стоял магнитофон, из которого доносился ровный женский голос, читавший одну из двенадцати лекций о психоанализе.
— Это мой главный метод, — шепнул Гикат. — Я делаю из этих несчастных великих знатоков. В четные дни, с шести утра до двенадцати ночи, мои подопечные получают самую разную информацию — из каждой сферы интеллекта, а в нечетные дни я разделяю их на три команды и мы начинаем диспут. Победитель получает шоколадную сову.
— Напрасно вы думаете, что здесь собрались убогие люди, — вновь зашептал Гикат. — Я просто подобрал этих несчастных, очистил их голову от обыденного, жизненного мышления, от разных там желаний спасать мир, и наполнил их бытие духовным богатством. Любой из моих подопечных даст фору профессору Сорбонны. Да чего там профессору! Вы наблюдаете уникальный банк данных, находящийся в непрестанной работе. Вот, например, Антон Павлович, режиссер местного драмтеатра. Видите — вон тот, с ушами?
— Признаться, я не поверил своим глазам, — сказал Русинский. — Так значит, вот он где. А писали, у него что-то с сердцем, лечится в Москве.
— Ну, тут тоже в каком-то смысле столица, но с сердцем у него полный порядок. Уверяю вас. Или вот Роман Егорович. Гроссмейстер, мастер спорта… Я ходил на его игры еще студентом. И что? В буддисты подался, начал деньги раздавать. Ну не смешно ли? Все они здесь. В моей тихой гавани.
— Vela negata pelago meo,[1] — машинально проговорил Русинский и закурил сигарету. — Как вы думаете, что конкретно с ними случилось? Почему они попали к вам?
Доктор вздернул плечи. Лицо его стало будто у куклы с изуверской гримасой, шуткой пьяного дизайнера — Русинский видел такую в квартире Петра и уже не смог забыть.
— Сложно сказать… — задумчиво уставился в землю доктор. — Хотя, наверное, все просто. Вы ведь понимаете: говоря строго, нормальных людей не существует в природе. У природы — одни образцы, у духовной жизни — другие. А что важнее? Конечно, духовная жизнь. Гармония нам ни к чему. Мы должны пробиваться вперед, несмотря ни на что! Мы ведь не трусливые собаки. Мы — люди, а остальные — так, обслуга. Вообще, есть только те, кто
