Олег Навъяров
Не забудьте выключить телевизор
Если бы я знал, что такое электричество…
БГ
Часть 1
ПОСЛЕДНИЕ ИЗВЕСТИЯ
21. IV.1986. Центральная Сибирь, г. Малкутск. 6:40 местного времени
Бывший следователь Ленинского РОВД капитан милиции Андрей Русинский проснулся резко и глупо, будто выбитый из сновидений пулей в лоб.
Накануне обмывали уход Русинского с работы. Событие приурочили к его дню рождения, должному случиться через четыре дня. В длинной общаговской комнате присутствовали трое соратников Русинского (уже бывших) и друг детства Петро Каляин, работавший в каком-то хитром НИИ. К десяти часам вечера исчезли все кроме Каляина, и Русинский, вынырнув из забытья, рефлекторно обеспокоился их пропажей.
— Да и черт с ними, — сказал Петр. — Пускай пропадают бесследно! Ну какой ты мент? Филолог с диссертацией. Брось, Андрэ. И не пройтись ли нам по этому борделю?
Русинский так устал от спорадических совокуплений с жизнерадостной девушкой Тоней, жившей в конце коридора, что не смог даже подумать о визите на пятый этаж, где свили гнездо торговки с Украины, всегда охочие и подшофе. К тому ж депрессия брала свое, ведь он остался без работы и фактически с волчьим билетом. В общем, решительно ничего не хотелось, и пол-литра водки намертво пригвоздили его к поверхности земли. Он не поднялся бы с облупленного стула даже если бы пред ним возник министр чего-нибудь глобального и вручил орден.
— Штирлица первой степени. С бантом, — пробормотал Русинский себе под нос. Воздев мутный взгляд на Каляина, он спросил для протокола:
— Над чем работаешь?
— Готовлю докторскую, — бодро ответил Петр. Его лицо вспыхнуло лихорадочным огнем, и Русинский кивнул самому себе: вопрос попал в точку. Петр возбужденно затрещал:
— Клянусь, если не утвердят, года через три спихну американцам. Я — латентный миллионер, Эндрю. И предатель нашей советской родины…
Русинский устало отвернулся. Он не любил ни диссидентов, ни ГБ.
Петр нервно захрюкал в рукав ковбойской рубашки, затем оглянулся по сторонам и шепотом продолжил:
— Нам тут заказ подкинули. Товарищи интересуются на предмет светлого завтра. Пахали мы пять лет, как проклятые. И вот ваш покорный слуга, — Каляин хохотнул, — совершил мировое открытие. В общем, так. Есть в головном мозге такой центр, который отвечает за чувство времени. Именно чувство, потому что пространство, время — это только сетка координат, пшик, идея, как коммунизм, а под ними нету ни фига. Этот центр — такой маячок, локатор. Он отвечает за синхронность восприятия. Ты всегда находишься в одной точке пространства в один момент времени. И мозг фильтрует информацию, открывает только эту точку. Дальше — все, доступ закрыт. Ты можешь думки гонять о прошлом, жевать как сгнивший апельсин, можешь мечтать о будущем, но все это — фигня, потому что ты не знаешь будущего. А оно уже существует. История уже развернута от начала до конца, вся, как на параде. Нужно только допуск иметь. Так вот, я нашел этот самый допуск. Он работает! Клянусь тебе! Так вот, берем проводки, ставим куда надо, к черепу, подаем немного тока — и взрыв! Маленький скачок напряжения — и вся система взломана! Сиди, смотри будущее. И я увидел… Андрэ, я увидел…
Петр схватил Русинского за ворот рубашки и выдохнул ему в лицо:
— Я переверну их представление о жизни. Козззлы! Они не знают, что их ждет через три года! Будет такое, Андрэ… Охренеть можно.
Ослабив хватку, он отошел. Лицо его пылало. Закурив дрожащими руками, Петр тихо продолжил:
— Дикий Запад у дверей. Да какой на фиг Запад! Круче! Круче!! Эх, только бы дожить. У нас впереди тако-ое! Десять лет!.. О-lа-lа! Праздник подсознания! Из нашего советского пипла полезет грязь, которую вбили ему в бошку. Разрядка напряженности! В Афгане легче. Да чего в Афгане! Берлин брали с меньшими потерями. Такое дерьмо — не опишешь. Ну, бандитизм — это ты сам понимаешь. Снизу доверху — сплошной рэкет, мафия, но тут, конечно, только сменят вывеску. Или снимут вообще. Меня другое зацепило. Помнишь эти разговоры, как офигительно жить на Западе? Так вот, вижу я Малкутск, и улица Ленина вся уставлена дорогими магазинами. Там итальянское шмотье — пиджак один стоит больше, чем моя машина. Бегут какие-то бессмысленные толпы, те же люди, такие же бессмысленные, как сейчас, потому что ничего в их бошках по большому счету не изменилось, только вместо партии там деньги. И главное — такая тишина вокруг, такое благоговение вокруг этих магазинчиков… И сразу понимаешь, ради чего они бегают с дурными глазами. Теперь о моральном климате… Все живут головой. Дашь на дашь. У жизни сердцем тоже есть определенные издержки, но в этом мире сердце подносит напитки и снимает трусы, чтобы ум его трахнул не выходя из «мерседеса». При слове «деньги» все млеют как больные. Но жить с набитой башкой нельзя, и вечером они бегут в ночные клубы, а там все стильно, с душой, бля, и там они спускают эти бабки, заработанные утром. Приходят умы и спускают. Понял? И так всю дорогу: утром — хапнул, ночью — спустил. Вот такая картинка. И наверно, я глубоко ушел в это все, потому что увидел мир как стеклянную улицу, по которой текут деньги, сперма этого мира. Представление о вещах — зоновское по сути. Меньше наперстка. И за каждой улыбкой — кукиш, дубина, бетонный пол. Вот так вишневый сад окончательно превратился в Диснейленд. Это скоро будет здесь, Андрэ, и не гостем, а хозяином… Ладно, я не моралист. Просто не уверен, что ты примешь эту новую заразу. Не понос, так золотуха. Не коммунария, так денежная куча. В общем, надо позаботиться о себе.
Петр выбросил окурок, плеснул в рюмку водки и залпом выпил.
— Оставайся как знаешь. А меня Тоня пригласила. Пойду, мозги проветрю…
Русинский поднял правую руку, сжал ее в кулак и из последних сил сказал:
— Эрот не фраер. Он все видит.
Затем Петр ушел, а Русинский растянулся на кровати. Умостил ноги на железную спинку и открыл произведение, подло подаренное Каляиным. Тот знал, что Русинский покупает книги самостоятельно и шутки ради выбрал повесть об очередном подвиге партизана. Русинский открыл первую страницу и убедился, что главный герой просыпается с бодуна и что эту книжку он уже где-то видел — в день, когда впервые пришел в РОВД.
Пророчества Каляина показались Русинскому забавными,
