и впрямь горел золотом, да ещё и камушки, кажись поблёскивали. Я принял саблю двумя руками (дрожащими, мать его!), поцеловал:
От волнения запершило в горле, еле осипшим голосом прохрипел уставное:
— Служу царю и Отечеству!
А Великий князь, оказывается, ещё не закончил.
— Помимо сего, за проявленную храбрость… — тут, к моему изумлению, пошло перечисление всех вообще моих воинских заслуг и отличий начиная аж с первого контракта и до эпизода с «Саранчой» и Соколовским «Святогором», который все упорно именовали жертвенным спасением Великого князя, дальше внезапно снова пошёл императорский титул, да полный, на две минуты, — … и прочая, и прочая дарует Коршунову Илье Алексеевичу потомственное дворянство с выделением наследных земель в Иркутской губернии.
Великий князь вручил мне обтянутую шёлком папку с тиснёными золотыми буквами, внутрь которой была вложена сама грамота о пожаловании.
Строй вздохнул второй раз. Я изо всех сил удерживал челюсть и вообще лицо.
— Помимо сего Государь своим волеизъявлением производит старшего вахмистра Коршунова досрочно в чин хорунжего…
Это ж через чин!
— А так же жалует ему императорскую стипендию для получения высшего боевого магического образования в Новосибирском университете магии. В случае же, если хорунжий Коршунов завершит обучение с отличием… В чём, лично я нисколько не сомневаюсь! — высокородно осклабившись, вставил благодушную ремарку Великий князь Кирилл, — … отправить данного казака на годичные курсы повышения воинского мастерства в Тверское командное училище!
04. В ОТВЕТ
УСУГУБИЛИ
Вот это ни хрена себе!
В голове бешено скакали мысли.
Две «вышки» практически с неба упали! Да ещё и землицы отсыпали. Главное, чтоб не в неудобьях. Ну если она просто в запустении или быльём поросла, то это не страшно — поднимем, распашем. Да даже если залесела, тоже ничего — вырубим. Ещё и в плюсе будем. Вот папаня с матушкой рады будут! А про Серафиму и говорить нечего. Дети сразу дворянами будут. О как!
— Так же командование решило премировать данного казака тремя месяцами отпуска с сохранением положенного по чину жалованья. Дабы мог подержать на руках первенца, что вот-вот у него ожидается, — строй казаков одобрительно загудел. Не каждому удавалось присутствовать при родах дома, и все понимали, какой это истинно княжеский подарок, — ну вот теперь можно и «Служу царю и Отечеству!» кричать.
Это он уже негромко мне.
— Служу царю и Отечеству!!!
Вернулся в строй, удостоился нескольких хлопков по спине и даже завистливого: «Везет же некоторым!» Ну, это мы отметаем с негодованием. Не везёт, а заработал. И потом и кровью. Так что нечего тут! Но всё равно лыба на лицо лезет, прям челюсти свело. Домой, к Серафиме… Домой! И не просто так, а прям геройски! А что, я такой!
Пока гонял мысли приятные, начальство наше закруглило почётное награждение и скомандовало разойтись. Но служивые ещё долго стояли на плацу, сбившись в несколько групп, поздравляли отличившихся, хлопали по плечам, отбывающие обменивались памятной информацией. Буде ещё доведется служить вместе, или если кому рекомендации понадобятся. Всё-таки, если Великий князь за тебя словечко замолвит — это ж о-го-го, какая протекция! Меня вообще собирались качать, еле отболтался, что мол после химической атаки слаб ещё.
Соколов вывернулся из толпы и подошёл ко мне:
— В Новосибе найдёшь меня.
Я слегка вытянулся:
— Как скажете, Ваше сиятельство!
Он аж обиделся:
— Ты что, Илюха? Думаешь, отец приехал, я слово своё забуду? Мы с тобой теперь боевые товарищи! Ты — Илья, я — Иван, и безо всяких светлостей, понял? Если тебе так трудно, можешь считать это прямым приказом. Чинопочитание и при дворе поперёк глотки стоит… И чтоб на «ты», понял?
— Да как не понять? Понял, конечно. Значит, в Новосибирске найду. Где искать-то хоть?
— Так, полагать надо, где-то в соседних казармах будем. Экстернатура недалеко от боевых размещается.
— А я разве на экстерн иду?
— Тю! А ты не понял, что ли⁈ Папаня расстарался, за тушку мою, спасённую, записал тебя на экстерн. Это когда пять лет за один год, когда знания в тебя будут вбивать ускоренно и эликсиры всяческие секретные, которые ускоряют впитывание всяких премудростей, в тебя будут лить. Прямо скажем, очень быстро и очень дорого. Не то что я, горемыка, ещё три года доучиваться буду, как простые смертные…
— Вот это новость, — я помолчал. — А ты чего не так же?
Он взял меня за локоть и отвёл в сторону, подальше от чужих ушей.
— Слушай, Коршун. Сила у меня совсем небольшая, а экстерн… он с точки зрения роста рисковый. Всё может замедлиться. А может и не замедлить, тут уж как повезёт. Да ещё есть подозрения, что эликсиры, которыми меня пичкают, чтоб в силе подтянуть, могут войти в критическое взаимодействие с экстернатовскими. Боятся, как бы от гремучей смеси не выгорел да пустоцветом не стал. Говорят: чрезмерный риск, — на краткий момент он стал поразительно похож на своего отца. — Они и так надо мной трясутся, еле-еле в РЭКсы сбежал. Так что пилить мне ещё до коонца обучения и пилить… Но ты-то таких проблем не имеешь, тебе можно! Эх! Я бы и сам, с огромным удовольствием… Там в этом году такой класс подбирается, — он помолчал, а потом ухмыльнулся, — ох, прям предвкушаю, какой ты шорох наведёшь в том гадюшнике…
— Прям уж гадюшнике?
— Ну… Не все там гадюки, — Иван усмехнулся. — Некоторые — жабы. Да не дрейфь, не страшнее розовых крокодилов!
И ушел, Сокол наш сизокрылый.
— Мои были жёлтые… — задумчиво пробормотал я ему в спину.
Жабогадюки, значицца? Ну-ну. Жаб, говорят, франки за милую душу трескают, а гадючий яд матушка вполне в настойки бодяжит — где для излечения больной спины, а где и от апоплексических ударов и прочей гадости. Не у всех же деньги на целителей есть, а кое-кто принципиально безмагическим способом лечиться предпочитает.
