КОМ-2 (Казачий Особый Механизированный, часть 2)
01. ОТ ЭТИХ БЕЛОБРЫСЫХ ОДНИ СПЛОШНЫЕ НЕРВЫ
ЛИЦО ПОДОТЧЁТНОЕ
Русские шагоходы возвращались на базу бодрым маршем.
На базе я сдал пленного безопасникам, пусть сами выясняют, чего им там надо, мне своих головняков хватает.
Штабс-ротмистр представил доклад, в котором так расхвалил меня есаулу, что с его слов выходило, будто я чуть ли не в одну калитку всех «Кентавров» порвал. Только, говорит, в конце дно пробило, да и то за дриснёй умудрился пленного взять, прям не одевая штаны. И пилоты «Детин» стоят ржут, дескать: «героический казак, даже бумагу подтирочную у меня не взял». Есаул просмеялся, утёр слезу:
— Ну, быть тебе с медалью, казак!
— Служу царю и Отечеству!
— Все бы так служили!
Опять все ржут, рэксы-верблюды́, пень горелый. А у меня об одном уж мысли: поскорее «Саранчу» в капонир загнать да морду лица помыть. Им-то в закрытых кабинах хорошо, а я? Ладно, интендант мне очки нашёл, навроде тех, что пилоты лёгких «этажерок» носят, да маску полумагическую защитную для дыхалки, иначе и зола, и сажа, и масляные брызги, не говоря уж о песке и пыли — всё моё! А уж если в смеси…
Но прикрывала защита только самое главное, а остальное пространство моей физиономии оказывалось в разной степени расписным. Учитывая, что сегодня и валялся, и копался, помыться мне хотелось прям очень.
Назавтра, выйдя для утреннего моциона, я нос к носу столкнулся с белобрысым тощим парнем, топтавшимся у входа в мою палатку. В госпитальной пижаме. Стоит бумагу мне тычет.
— Чё тебе, служивый?
Из протянутой бумаги явствовало, что Хаген фон Ярроу находится на излечении в полевом госпитале Российского Экспедиционного Корпуса. Я таращился на бумажку, ничего не понимая.
— Болезный, — ну а чё, из госпиталя же, — я ещё раз тебя спрашиваю, нормальным, человеческим языком — тебе чего от меня надо?
— Согласно международной конвенции, я признан ограниченно дееспособным, — с легким акцентом заявил парень, — и передан под опеку Коршунова Ильи.
— Чего⁉
— Вы меня спасли, теперь я ваш вассал.
— А у меня спросить не забыли? А? Стой тут, зассал, мать твою, я щас!
В палатке быстро одел комбез пилота, только вместо шлема — фуражку, казак я или где?
Выскочил. Этот «зассал» стоял на прежнем месте.
— За мной!
Я понёсся к штабному корпусу. Дойч не отставал. И главное, такая безмятежная улыбка на лице. Похоже, для него всё было в порядке вещей.
В штабе к походному атаману меня не пустили. Чином не вышел. А безопасник, крутя белоснежный ус, вообще заявил, что это теперь не их дело, а исключительно моё. И если мне дойч тут не нужен, то чтоб я его грузовым дирижаблем на родину отправил, чтоб он тут территорию не засорял. На мою родину, не его!
Дойч стоит, лыбу тянет. Я безопаснику:
— Ага! У меня жена дома, молодая-красивая, и я этого белобрысого козла в огород ей пришлю, да⁈
Тот ржёт:
— Ты за него ответственен, ты им и распоряжайся. Можешь вообще пристрелить, чтоб не мучаться.
Господин безопасник у нас, конечно, известен чёрным юмором, но подыграть стоило. Мы оба задумчиво посмотрели на дойча. Тот такой перспективе явно был не рад, улыбка поувяла:
— Не нужно меня стрелять, я есть очень хороший пилот! Венская механическая школа, с отличием.
— У меня «Саранча», это легкий мех англского производства. И рулю я сам. Нахрена мне ещё один пилот?
Нет, кресла два. Но садить на свою шею эту немчуру я категорически не хотел!
Дойч замялся.
— Ну, может, вы найдёте мне применение? Я могу быть механиком.
Нда, похоже, мне от этого подарка не избавиться.
— Ладно… Ты в госпитале на излечении? — он кивнул. — Вот и излечайся до победного. У меня сейчас боевой выход, а там посмотрим.
Я НЕЧАЯННО…
Ага. Посмотрел. В рутинной операции сопровождения мне из франкского карамультука пробили кабину. И осколком брюшину распороло. Мне, не шагоходу. Не помогла скорость. Всё что смог — это выйти из боя, на ходу вколоть стимуляторы, чтоб в обморок не рухнуть. Кровища хлещет, еле-еле за бархан уковылял. «Саранче»-то толком ничего, просто еще одна дыра в кабине, а вот мне чего-то совсем нехорошо. Посадил шагоход, залил гелем дыру в животе — ох, ребятушки, прям совсем дурно.
Съездил, ссуко, в Сирию за хлебушком!
«Напрасно Мару-уся ждёт мужа домо-ой!»
И что-то такая злоба накатила — хрена вам, думаю. Щас отдышусь и таких пиндюлей, вам суки, выпишу. Как раз стимуляторы подействовали, и от лечебного геля холодок по животу пополз, вроде ещё можно повоевать. Поднял «Саранчу». Вперёд!
Выскочил из-за бархана, а там уже наши почти превозмогли. Пока я шкуру латал, франков добили, и вылез я уже к шапочному разбору. Только что успел — в опорный шарнир «Шевалье» льдом засадить. Он на него осел, и наш «Святогор» смял ему башню. Всё. Виктория.
Шагоходы сошлись. Хорунжий Соколов высунулся из открытого люка «Святогора»:
— «Саранча» — жив?
— Жив, но прям чуть. Зацепило меня, господин хорунжий. До базы бы дотянуть. Чего-то мне нехорошо…
— Ещё бы! Все видели, как по твоему шагоходу долбануло, аж искрами метров на пять сыпануло. Ты зачем меня закрыл? Может, и не пробило бы, броня-то у «Святогора» толще.
— Я???
— А кто же?
— Не могу знать, господин хорунжий, должно, случайно получилось.
— Ага, «случайно»! Знаю я тебя, уже наслышан. Давай рысью в часть, и сразу в госпиталь! «Малыш», сопроводишь его, а то на ходу в обморок грохнется. Ходу, ходу!
Так я оказался в госпитале. По-серьёзному, чтоб вот так шили, осколки вынимали, да
