Прощальный. Такой же, как в кино, когда показывают падающий самолет. Что за чертовщина?! Откуда он? Явно станок так не умеет реветь. Рука тянется к лицу. И я вижу, как руки защищены огромными перчатками–крагами. Нереально большие пальцы скользят по лицу и сдирают большие очки. Порыв ветра сразу выбивает слезы и смещает на миг клубы дыма вправо. Я вижу стремительно приближающуюся землю. Непонятные круглые циферблаты на передней панели. Стрелки бешено крутятся, не останавливаясь ни на одном делении. И еще дальше, впереди меня, в углублении сидит пилот. В вычурной позе, с запрокинутой на правый бок головой. Я сразу понимаю, кто передо мной и, что этот человек мертв.На голове летчика гладкий коричневый кожаный шлем, на глазах такие же токарные очки, как у меня. А во лбу у него, огромная дыра, из которой сочится кровавое месиво.
— Мама, — бормочу я, и хватаюсь за края открытой кабины самолета. Кручу головой, сзади на турели пулемет с пустой обоймой. Вид оружия приводит меня в ужас. — Да, почему! — кричу я. Опуская голову вниз и вижу, как вслед падающему самолету, похожий больше на «Кукурузник», скачет конный отряд.
Десяток всадников будто срослись с конями. Их причудливые тени скользят по выезженной солнцем степи. От нереальности картины, я снова обрушиваюсь всем телом в жесткое кресло. Земля стремительно приближается. Аэроплан касается колесами почвы и вновь подпрыгивает. Я снова цепко хватаюсь за края кабины.
Колеса очередной раз касаются земли и аэроплан начинает катится, постепенно замедляясь. К крылу подскакивает всадник. Вид его совершенно дикий. Вижу заросшее чуть ли не по брови лицо, безумно вращающееся глаза, почти белую линялую рубаху, похожую на гимнастерку. Крест на крест ремни: из-за плеча карабин, на боку шашка.
— Прыгай, ваш бродь! Прыгай, рванет сейчас! — Я вздрагиваю от громкого голоса. Силы разом покидают мое тело. Ведь секунду назад хотел сам прыгать! А сейчас, всё так, как будто в кино попал: вокруг совершенно нереальная картина.
— Прости, Господи, — кричит всадник, подскакивает на коне чуть не вплотную. Сует в меня кинжалом. Я инстинктивно отшатываюсь, но острый клинок режет не меня, а ремни, которыми я крепко пристегнут к креслу. Цепкие руки выхватывают меня из кабины и бросают назад, на землю. Я не успеваю опомниться, меня уже подхватывают подмышки и тащат прочь от аэроплана. Не спускаю глаз со всадника, который меня вытащил. Он продолжает крутится возле кабин и достает второго мертвого пилота. Теперь разворачивается и быстро скачет на меня.
— Давай быстрее, — кричит бородатый кому-то и земля под ногами стремительно двигается, так что мне только и остается, как поджать ноги. Крепкие руки тащат меня вперед. Я успеваю оглянуться. Аэроплан охвачен пламенем. Оно гудит, под порывами ветра. Черные клубы дыма устремляются ввысь, к пробивающемуся сквозь копоть солнечному диску. Вдруг происходит что-то необъяснимое: раздается, пронзающий воздух звук, больше похожий на свист огромного милицейского свистка, затем тишина на короткое мгновение и тут же воздух трескается от взрыва. Аэроплан буквально разрывает на части. Горящие куски его корпуса разлетаются в стороны. На нас несется, охваченное пламенем колесо. Тащившие меня два солдата, едва успевают оттянуть меня в сторону. Колесо, шипя плавящейся резиной, пролетает мимо нас.
Я обессиленно опускаю голову на грудь, не в состоянии больше выдерживать и отключаюсь.
— На-ка хлебни, сердечный!
Я открываю глаза и вижу перед собой протянутую алюминиевую фляжку. Пальцы с грязными ногтями кажется вот-вот раздавят сосуд. Вокруг меня ноги людей и коней. Последние недовольно фыркают. Запах лошадиного пота, вперемежку с грязным воздухом бьет в ноздри. Я взял флягу и благодарно кивнул. Водица мне точно не помешает. Первый же большой глоток привел в чувства и прояснил голову. Это был спирт! Горячительная жидкость обожгла горло! Я закашлялся, выплевывая назад адский напиток, вместе с накопившейся от гари сажей. Всадник похлопал меня по спине, отбирая флягу, и приговаривая:
— Хорошо, хорошо, — кажется он добродушно посмеивался. — Сейчас отойдешь.
— Отставить панибратство! — раздался рядом грозный окрик. Всадники подтянулись, обрывая смешки.
— Документы летчика и второго убитого. Так же сумка с пакетом. Ох и ядрёные там печати, ваше бродь! — отрапортовал вытащивший меня из горящего самолета бородач.
— Похвально! Отличился урядник Казимиров! Второй раз за день! — офицер, судя по погонам с одной полосой и двумя звездочками, лихо спрыгнул с конями и принялся рассматривать документы, изредка поглядывая на меня. Я, конечно, смотрел на него. Что-то не вязалось с привычным образом, вроде бы лейтенант, но погоны немного не такие, как у знакомого мне милиционера. С шашкой на боку, револьвер в потертой кобуре, фуражка лихо заломлена и кокарда какая-то непонятная, без привычного обозначения. На гимнастерке непривычные шевроны.
Лейтенант придвинулся ко мне, явно подобрев. Отдал честь и неожиданно звонким мальчишеским голосом сказал:
— Подпоручик Аверин, честь имею. Жаль, прапорщик Григорьев, вашего первого номера — поручика Баженова. Но хоть не мучился: пуля точно между глаз прилетела, сразу в рай отправился. Здорово атаку красных прервали! Как пошли волной, думали — это и есть наш последний бой. А ту, вы, со своим пулеметом! Отменно стреляете, господин прапорщик! Непременно буду ходатайствовать перед своим начальством, чтоб вас наградили! Господин Григорьев! Что с вами?!
Голова пошла кругом. Что, блин, происходит? Какой подпоручик? Какой прапорщик? И если красные там, то значит я среди белых?! Как такое вообще возможно? Я же комсомолец до мозга костей. У меня же ячейка! Политинформации по вторникам! Какие белые?! Мне стало плохо. Мозг отказывался обрабатывать всю информацию. Может, это немцы переодетые — фильм снимают и меня, как члена делегации… Да, быть такого не может! Да я бы помнил! Да я бы и не согласился бы никогда за белых играть. Позор –то какой! Сон! Точно — сон.
Все казалось мне ужасным сном. Голова закружилась и предметы поплыли перед глазами. Я провалился в темноту.
