не болит.
– Отлично! – сказала мама, открывая холодильник. – А как дела с Марьям?
– Не хочу о ней говорить, – оборвала я её. – Мы с Амиром займёмся шпионской деятельностью.
– Окей, – кивнула мама. – А кто такой Амир?
– Новенький в классе Астрид, – доложила Бланка, выходя из своей комнаты.
– Ага, папа купил мясной фарш, – проговорила мама, не вынимая голову из холодильника. – Отлично! Поможете мне с готовкой? Сварганим такос[4].
Мы взялись за дело. Ужин предполагался только на троих – маму, Бланку и меня.
Папа уехал в командировку в Лондон. Я скучала без него, потому что по пятницам он бывал особенно весёлым, всегда шутил и смеялся. Но в то же время хорошо, что он часто путешествует, потому что потом дома появляется много шампуня и бальзамов из отелей. Папа всегда очищает номер от маленьких бутылочек и шутит обычно, что ни один постоялец не использует столько шампуня, как он.
Юлле гулял с новой подружкой. Он меняет их так же часто, как папа рубашки. Новую мы ещё не видели, но она наверняка такая же, как прежние, – добрая, накрашенная и слегка чокнутая.
В отсутствие Юлле маме не на кого было ворчать, так что вечер прошёл очень тихо. Мама включила Les Big Byrd, это теперь её любимая группа. Она налила нам с Бланкой апельсинового сока, а себе бокал вина. Мне не нравится, когда взрослые пьют вино, потому что они потом становятся странными, но мама говорит, что умрёт, если не получит свою пятничную порцию.
Бланка чистила огурец, мама жарила фарш. Когда он заскворчал, она включила вытяжку, но я не переношу, как она шумит, так что я её выключила. Мама снова включила. Я выключила. Тогда мама посмотрела на меня и вздохнула.
– Ладно, твоя взяла. – Она отпила глоток вина и открыла дверь на балкон. – Готовь теперь своё фирменное гуакамоле[5].
Гуакамоле у меня и правда здорово получается. Мама, когда его готовит, кладёт слишком много лука, Бланка слишком мало, а я – в самый раз. Папа говорит, это потому, что у меня такие же чувствительные вкусовые рецепторы, как у шеф-повара.
Потом я зажгла пять разноцветных свечей. Можно было начинать тако-пир.
– Расскажи про Амира, – попросила мама, высыпая чипсы «начос». – Кто он такой?
– Он приехал из Алеппо, – сказала я. – Они бежали всей семьёй из Сирии, когда он был ещё маленький.
– Они переплыли Средиземное море? – спросила Бланка.
– Не знаю. Он несколько лет жил в Линчёпинге, поэтому у него странный диалект, – добавила я и запустила ложку в миску с гуакамоле.
– Наверняка, – вздохнула мама. – Вот чёрт!
– Не ругайся, – хором сказали мы с Бланкой.
– Иногда это необходимо, – снова вздохнула мама.
После ужина нам с Бланкой разрешили выбрать фильм для просмотра в нашей «девичьей светёлке», так мама называет комнату, где висит телевизор, поскольку там обои в цветочек, двадцать пять комнатных растений в горшках и плакат на стене с надписью «Могло быть и хуже».
Бланка долго переключала туда и обратно, но наконец выбрала «Окно во двор» Хичкока. Мы его уже много раз видели.
Там рассказывается о фотографе, который сломал ногу и не мог ничего делать, кроме как сидеть дни напролёт в инвалидном кресле и следить, чем занимаются в доме напротив. Один сосед казался очень загадочным, и возможно, он убил свою жену. Тот фотограф с загипсованной ногой и его девушка догадались об этом, просто глядя в окно. К разговору о супершпионах.
Фильм скорее захватывающий, чем страшный, но мама считает иначе. Она всякий раз выходила из комнаты, когда происходило что-то, чего она боялась.
– Сиди спокойно! – прошипела Бланка.
– Я с ума схожу! Это так ужасно, – сказала мама. – Это Грейс Келли вошла сейчас в комнату убийцы? О боже, какая же она смелая!
– Тише! – шикнула я. – Не отвлекай меня.
В конце фильма произошла драка, парень в инвалидном кресле сломал вторую ногу, и ему придётся теперь сидеть ещё столько же в своей комнате с двумя гигантскими гипсовыми повязками. Это и правда было смешно.
– Ха-ха-ха! – рассмеялся Юлле, когда просунул голову в дверь на самой последней сцене.
Он привёл свою девушку, но спрятал, прежде чем я успела её рассмотреть. Мама и Бланка тоже с ней не встретились, потому что обе заснули в разных углах дивана.
Я поднялась в свою комнату, забралась в постель и решила устроить час размышлений. Надо же, как много всего можно узнать о людях, если просто следить за ними в окно! И обращать внимание на детали. А что у меня здорово получается, так это подмечать всякие мелочи, на которые другие не обращают внимания. Это у меня, скорее всего, в генах. Я всё подмечаю: подрагивание уголков рта, блестящие тени на веках и окурки сигарет Юлле, которые он выбрасывает из окна на клумбу, чтобы никто не догадался, что он тайком курит.
Перед тем как заснуть, я подумала, что Амир недолюбливает Элли. И правильно делает. Шпион не должен никому доверять, и никто не должен доверять шпиону.
Глава 8
– Пойдём ко мне домой, надо подготовиться, – позвал Амир после уроков.
Я согласилась, и мы вскочили на велосипеды.
Дома у Амира пахло бордовым с золотыми прожилками. Может, это звучит странно, но я в самом деле вижу все запахи и представляю их в виде узоров и цветов. Мамины духи – это смесь множества ярких красок, папина пижама со львами пахнет голубым, а комната Юлле – военным камуфляжем и затхлостью. Дома у Марьям так воняет сигарами её отца, словно всё в чёрном дыму.
То же самое со звуками: если я слышу, как кто-нибудь поёт или разговаривает, часто вижу перед собой картину. Голос Марьям, например, светло-жёлтый и волнистый, а папин – тёмно-коричневый, широкой красивой линией. Голос Амира зелёный с изгибами здесь и там, может быть, потому, что он говорит с эстготским акцентом.
– Сперва давай немного перекусим, ладно? – улыбнулся он, когда мы разулись.
И тут из кухни вышла мама Амира. На ней были красивые туфли с блёстками и жёлтая лента в волосах, большие кольца в ушах, а в углу рта покачивался ярко-красный кусочек перца. Она вытерла ладони о полотенце, и я увидела, что у неё бирюзовый лак на ногтях. Она вся была такая яркая и разноцветная.
– Ноур, – сказала она и протянула руку.
– Астрид, – представилась я.
Ноур повела нас в кухню, где она что-то готовила. Казалось,
