водой. За дверью соседней комнаты слышен был глухой голос Бориса, он звучал монотонно-размеренно, но ни одного слова разобрать было нельзя, хотя, правда, Алтынник особенно и не пытался. Потом послышался какой-то странный, тонкий, прерывистый звук, как будто по радио передавали сигнал настройки музыкальных инструментов.
— Ну вас! — махнул рукой Алтынник и уронил голову на стол. Но стоило ему только закрыть глаза, как в ту же секунду он вместе со стулом и со столом начинал переворачиваться, он хватался за край стола, рывком поднимал голову — и все становилось на место.
Дверь из соседней комнаты отворилась, вошел Борис. Он сел за стол на свое место, взял рукой из тарелки кусок огурца и начал жевать.
— Чего там такое? — спросил Алтынник не потому, что это ему было действительно интересно, а просто как будто бы полагалось.
— Чего ж чего? — Борис развел руками. — Обиделась на тебя Людка.
— С чего это вдруг? — удивился Алтынник.
— Не знаю, — Борис пожал плечами. — Тебе лучше знать. Вчерась обещал на ней жениться, а теперь и нос в сторону.
— Кто? Я обещал? — еще больше удивился Иван.
— Я, что ли?
— Вот тебе на! — Алтынник подпер голову рукой и задумался. Неужто вчера по пьянке что-то такое он ляпнул? Да вроде не может этого быть, и на уме такого у него никогда не было. — Ишь ты, жениться, — бормотал он. — Еще чего! Делать нечего. Да если б я захотел… любая девчонка… У меня на гражданке была восемнадцать лет… Художественной гимнастикой занималась. Очки носила минус три…
Борис молча жевал огурец, не обращая никакого внимания на слова Алтынника, и выбивал пальцами на столе барабанную дробь.
Алтынник посмотрел на него, встал и пошел в соседнюю комнату. Людмила лежала поперек кровати животом вниз и тихонько скулила. Именно этот скулеж и показался Алтыннику похожим на сигнал настройки.
— Э! — Алтынник отодвинул ее ноги в сторону, сел и потряс ее за плечо. Она продолжала скулить на той же ноте.
— Слышь, Людмила, перестань, — дергал ее за плечо Алтынник. — Я это самое… не… не… — язык у него заплетался, — не люблю, когда плачут.
— И-и-и-и-ииии, — выла Людмила.
— Вот тоже еще завела свою музыку! — Алтынник в досаде хлопнул себя по колену. — Слышишь, что ли, Людмила? Ну чего плакать? Ведь можно и по-человечески поговорить. Ты говоришь — жениться я на тебе обещался?
Людмила перестала выть и прислушалась.
— А я вот не помню. И не помню, было у нас чего или не было, честное слово. Потому что пьяный был. Ну а по пьяному делу, сама знаешь, мало ли чего можно сказать или сделать. Ведь ты, Людмила, взрослая женщина. Ты старше меня, и намного старше, Людмила. Ты, если правду говорить, по существу мне являешься мать.
Услышав последние слова, Людмила выдала такую высокую ноту, что Алтынник схватился за голову.
— Ой, что же это такое! — закричал он. — Людмила, перестань, я тебя прошу, Людмила. Ну, если я тебе обещал, я готов, Людмила, пожалуйста, хоть сейчас, но и ты войди в мое положение, пожалей меня. Я ведь, Людмила, еще молодой, я хочу учиться, повышать свой кругозор. Зачем тебе губить молодую жизнь? Найди себе какого ни то мужичка, подходящего по твоему возрасту, а я еще к семейной жизни не подготовлен, у меня об этом деле никакого понятия…
Не меняя в своей песне ни одной ноты, Людмила поднялась, села на кровати, спустив ноги на пол, и продолжала выть, широко раскрыв рот и бессмысленно пуча глаза в пространство.
Алтынник отбежал в сторону, прижался к стене. Не смолкая ни на секунду, Людмила стала не спеша отрывать от своей кофточки по кусочку кружева, словно лепестки ромашки: любит, не любит… «С ума сошла!» — похолодел Алтынник. Он выскочил в соседнюю комнату. Борис по-прежнему сидел за столом, но теперь он жевал пирог.
— Борис! — закричал Алтынник.
— Чего? — равнодушно спросил Борис.
— Людмиле плохо. Воды!
— Вон налей, — Борис невозмутимо показал глазами на графин.
У Ивана тряслись руки, и половину воды он пролил мимо стакана. Со стаканом вернулся в горницу. Кружевная кофточка Людмилы за это время уже сильно уменьшилась в размере.
— Людмила, — ласково сказал Иван, — на-ко вот, выпей водички, и все пройдет.
Он схватил одной рукой ее голову, а другой пытался влить в рот воду, но оттого, что дрожали руки, только бил ее стаканом по зубам, а вода лилась ей на грудь.
Резким движением она вышибла стакан из его руки, стакан ударился о спинку кровати и вдребезги разбился.
— И-и-и-и-и-иии!
Терпение Алтынника кончилось. Он выбежал за дверь.
— Всё! — закричал он Борису. — Уезжаю. К чертовой матери! Где мой чемодан?
— Где его чемодан? — спросил Борис у матери, подметавшей пол тем самым веником, который ночью Алтынник использовал вместо подушки.
— Там, — сказала старуха, махнув веником в сторону двери.
— Там, — повторил Борис.
Алтынник подошел к двери, но у порога остановился. Звук, доносившийся из горницы, вызвал у него дрожь в коленях.
— Борис! — взмолился Иван. — Скажи ей, что я согласный. Что я на ей женюся прямо сейчас. Как говорится, предлагаю ей руку и сердце. Руку и сердце, — повторил он и засмеялся: эта фраза показалась ему смешной.
И у него вдруг все поплыло перед глазами, закружилось в бешеном темпе, он еле дошел до стула, уронил на стол голову и тут же уснул.
12
— Эй, вставай, что ли!
Кто-то тряс Алтынника за плечо.
С трудом разлепив веки, он увидел перед собой Бориса.
— Вставай, Ваня, пойдем, — ласково сказал Борис.
— Куда? — не понял Алтынник.
— Да в поссовет же.
— Зачем?
— Забыл, что ли? — Борис сочувственно улыбнулся.
Алтынник потер виски и увидел Людмилу. Людмила красила губы перед зеркалом, которое держала старуха. Лицо Людмилы было густо напудрено, особенно под глазами, но следы недавней истерики оставались. Пока Алтынник спал, она еще раз переоделась. Теперь на ней был синий костюм и новая белая блузка под жакеткой, встретишь на улице, подумаешь — из райкома.
Алтынник мучительно пытался и не мог никак вспомнить, куда он собирался идти с этими людьми и какое отношение к нему, военному человеку, имеет их поссовет.
— Пойдем, что ли, — нетерпеливо сказал Борис.
— Пойдем.
Ничего не вспомнив (но раз говорят, значит, нужно), Алтынник встал и, сильно шатаясь из стороны в сторону, пошел к выходу.
— Погоди, — остановил его Борис. — Шинелку надень. Ишь, разбежался. На улице-то, чай, не лето.
Борис подал шинель, и Алтынник долго тыкал руками куда-то, где должны были быть рукава, и все никак не мог попасть. Наконец все обошлось.
— Вот так, — говорил Борис, застегивая на Иване шинель. — Вот
