также давало повод задержаться допоздна, чтобы не встречаться с Сарой и нашими растущими проблемами дома. Именно тогда Тина начала почти каждый день приходить домой с новыми покупками, ее одежда становилась все меньше и откровеннее, а капризное поведение — все более несносным.
И каждый раз она спрашивала меня, не хочу ли я посмотреть, что она купила? Она, хихикая, интересовалась, не хочу ли я, чтобы она устроила показ мод, как она делала, когда была маленькой и хотела продемонстрировать модное новое платье для школьного мероприятия…Сколько раз я извинялся или просто уходил из комнаты вместо того, чтобы заняться ответственным делом — установить границы, научить ее составлять бюджет или хотя бы обратить на нее немного своего внимания?
Потому что это то, чего она действительно хотела… внимания, которое я уделял ей, когда она была маленькой, и особенно с тех пор, как она перестала получать его от своей матери.
Я был дураком по отношению к ней, и мне есть за что извиниться. Впрочем, позже. Потому что прямо сейчас, она произносит: — Я хочу тебя, папочка. Хочу дать тебе все, чего не дала бы мама, — ее слова, какими бы отвратительными они мне ни показались, подстегивают меня.
Я расшнуровываю и сбрасываю ботинки, затем снимаю джинсы и боксеры.
Ее мать все чаще стала жаловаться на то, как сильно я прибавил в весе после того, как перестал ходить в спортзал. Чем больше накапливалось наших проблем, тем более жестокой она становилась, когда ругала меня, все чаще и чаще отворачиваясь от меня по мере того, как мой живот становился мягче, пока я в конце концов не сдался. Но Тина смотрит на меня широко раскрытыми от удивления и вожделения глазами, когда я поглаживаю свой член и забираюсь на кровать. Я никогда в жизни не чувствовал себя более сексуальным, хотя уверен, что выгляжу чудовищем по сравнению с этой маленькой, великолепной женщиной.
Она раздвигает бедра шире, когда я опускаю голову ей между ног и целую ее набухшую киску, а затем поднимаюсь вверх по ее подтянутому телу.
Ее сиськи, которые ранее соблазняли меня творить с ней непристойные вещи, ощущаются сладкими и упругими, когда я беру сосок в рот и обвожу бутон языком.
Она стонет и выгибает спину, запуская руку мне в волосы, притягивая меня ближе, когда я целую ее оставленную без присмотра грудь и глубоко втягиваю сосок в рот. Я хочу провести больше времени, играя с ее сиськами, но потребность снова погрузить свой член в ее непорочную киску и наполнить ее своей спермой более насущна.
Я беру ее за подбородок и запрокидываю ее голову назад до тех пор, пока она не смотрит мне прямо в глаза, и говорю ей: — Это твой последний шанс отступить, потому что я больше не буду пытаться поступить правильно, положив всему этому конец. Если ты позволишь мне снова войти в твою тугую киску, милая, я буду наполнять тебя спермой каждую ночь, пока ты не родишь мне ребенка. Если ты этого не хочешь, тогда…
Я давлюсь последними словами, которые собирался сказать, когда она просовывает руку между нами, сжимает мой член и прижимает его к своему входу.
— Трахни меня, папочка, а затем кончи в меня.
На этот раз я хочу двигаться медленно, нежнее, но я просто физически не могу. Еще нет. Только после того, как выплесну свою первую порцию спермы в ее плодородную киску. Я прижимаюсь своим ртом к ее губам, проглатывая крик, который она издает, когда я двигаю бедрами вперед, заполняя ее влажное, жаждущее влагалище одним грубым толчком. Она царапает мою спину, прорывая кожу, когда я врываюсь в ее киску, что вполне справедливо после того, что я сделал с ней ранее.
— О, черт, Тина. Я так сильно, черт возьми, люблю тебя, — удается мне произнести между толчками, надеясь, что она слышит, насколько я искренен.
Снова и снова я двигаю бедрами взад-вперед, почти полностью выходя из нее, прежде чем вернуться обратно, задавая бешеный темп, и слова, которые я должен был сказать ей с самого начала, вырываются из меня.
— Я люблю тебя. Прости меня за все. Мне так чертовски жаль. Я всегда буду любить тебя.
— Я тоже всегда буду любить тебя, папочка. Я хочу тебя…Ты должен остаться со мной навсегда.
Ее слова и жгучая потребность наполнить ее лоно доводят меня до ошеломляюще быстрого оргазма, но я не позволю, чтобы ее первый секс — первый раз, когда она отдается мне — закончился, не убедившись, что она достигла оргазма. Я приподнимаюсь на локте, чтобы просунуть руку между нами и найти большим пальцем ее клитор.
— Папочка! — кричит она, когда я безжалостно тереблю ее клитор в такт толчкам своего члена, понимая, что веду себя слишком грубо, но я не в состоянии взять себя в руки прямо сейчас.
Я прижимаю ее бедра к своим, и ей ничего не остается, кроме как обхватить меня ногами, пока я меняю положение, пока не нахожу то, от которого у нее закатываются глаза, и она кричит от удовольствия с дикой самозабвенностью.
Я замедляюсь ровно настолько, чтобы по-настоящему осознать, что будет, если она позволит мне кончить в нее. — Ты хочешь родить от меня ребенка, милая? Ты действительно хочешь создать семью и быть моей до конца наших дней? Не только как моя дочь, но и как моя женщина и жена?
Она обхватывает ладонями мое лицо, смотрит мне прямо в глаза и говорит: — Да, да. Я хочу этого с тобой.
— Тогда кончай для меня. Я хочу, чтобы ты кончила на мой член прямо сейчас, а потом я наполню тебя и заделаю ребенка.
Я возвращаюсь к тому особому месту внутри нее, которое заставляет ее кричать для меня, и этот звук настолько эротичен, что он останется в моей памяти до самой смерти.
— О, да! Прямо здесь. Вот тут.
Звук, который она издает, когда достигает пика своего оргазма, настолько первобытен, что мой член немедленно выстреливает, а ее киска высасывает сперму прямо из моих яиц. Я никогда не кончал так чертовски много за один раз, и так сильно, что у меня перед глазами все побелело. Я почти теряю сознание, не в силах дышать под натиском возвышенного экстаза, который вызывает у меня тугая киска моей дочери.
Должно быть, это и есть ощущение блаженства.
Но, вероятно, я действительно потерял сознание, потому что возвращаюсь на землю от острого укуса зубов моей дочери, когда она кусает
