а…
— Уф-ф, вы недалеко убежали, — услышал застывший от изумления Синиша у себя за спиной знакомый голос на знакомом языке. Задыхавшийся и вымокший до нитки Тонино по-детски улыбался. Вдоль его носа свисала мокрая прядь волос.
— Ну, что скажете, господин поверенный? Впечатляет, не правда ли?
— Да, да… Очень красиво. А ты как? Все в порядке?
— Все нормально, все нормально, — отмахнулся Тонино. — Я вам потом все объясню, поверьте, это ерунда… Вы только посмотрите на нашу деревню, а?
Тонино положил мокрую связку газет на землю, потом соединил ладони в горсть, как будто собирался умыться.
— У вас две церкви? — спросил Синиша, не зная, что еще сказать.
— Да, — ответил Тонино, на лице которого не осталось и следа от недавнего глупого выражения. — Святого Евсевия и святого Поллиона, как в Винковцах[4]. Только у них там одна общая церковь, а у нас каждому поставлена своя… Сешеви и Супольо.
— Сешеви и Супольо… — повторил Синиша после недолгого молчания. Он почувствовал, что безумно устал и его тело изнутри начинает бить легкая, невидимая со стороны дрожь, как это бывает после долгого и тяжелого путешествия.
— Думаю, с меня на сегодня достаточно, — сказал он. — Где вы меня разместите, чтобы я хорошенько выспался, а завтра мы бы вместе принялись за работу?
— Разумеется, у меня — как это подобает поверенному. Вы поужинаете, расслабитесь…
— Нет, Тонино, я хочу просто лечь и заснуть. Отведи меня куда нужно и, пожалуйста, больше ничего не говори.
Последние слова Синиша произнес медленно и холодно, в его голосе послышалось предупреждение. Он почувствовал, как им овладевает «Настоящий Синиша». Так Желька называла интенсивные приступы жуткой раздражительности, порой даже бешенства, которые с ним периодически случались. «Настоящий Синиша» не слишком беспокоил ее вплоть до того дня, когда она, собственно, и придумала это прозвище. Она впервые его так назвала спустя полчаса после того, как он разорвал свою рубашку, которую она собиралась погладить, а он не дал. Он много размышлял об этом своем демоне, искал звоночек, призывающий его, но единственное, к чему он пришел, был тот факт, что момент появления «Настоящего Синиши» связан с иррациональным и очень сильным желанием, чтобы все — по щелчку пальцев — оставили его в покое. Учитывая то, с какими персонажами он общался последние годы, в этом не было ничего удивительного. Удивляло скорее то, что «Настоящий» мог овладеть им и тогда, когда он находился в самой приятной компании. Со временем Синиша научился обуздывать и скрывать «Настоящего» до момента, когда он оставался наедине с собой, но тогда он обычно уже был слишком изнурен, чтобы праздновать победу на два фронта.
Вот и теперь ему вдруг захотелось остаться на этом бессмысленном и лишнем острове, торчащем посреди Адриатики, в полном одиночестве, а не в компании этих мутных личностей, так зловеще его встретивших. Он стал быстро спускаться по неровной дороге, обогнав ослика и его погонщика, а длинноногий Тонино молча поспевал за ним. Наступив на отполированный камень, первый из тех, которыми была вымощена главная улица, Синиша слегка поскользнулся и остановился. Справа от него стояла церковь, а перед ней — небольшая лоджия[5]. Он решительно повернулся назад, произнося:
— Господа…
Господа, однако, к этому времени отстали от него и Тонино шагов на пятьдесят. Их не гнал никакой «Настоящий Синиша», и они продолжали идти в своем монотонном ритме. Отсюда, снизу, плохо различимые в вечерних сумерках, они напоминали ему гигантского черного червя, который, кроша под собой гравий, медленно подползает к нему. Здоровенный грузный червь с маленькой ослиной головой…
— Господа, — начал он снова, когда ослик, фыркнув, остановился и опустил голову в метре от него. — Завтра воскресенье. Во сколько у вас месса? Я спрашиваю, потому что хочу, чтобы после мессы все…
Тонино кашлянул прямо у его уха.
— Кхм… Мессы не будет. У нас не служат мессу, — сказал он вполголоса. «Настоящий Синиша» смерил его яростным взглядом.
— Не будет? У вас не служат в воскресенье?
— Не служат, — пожал плечами Тонино, показывая, что ему очень неловко.
— У вас две церкви, в этой вашей… Целых две церкви, и ни одной мессы? Чем же тогда у вас занимается преподобный отец?
— Его у нас тоже нет. Я тебе потом объясню.
«Настоящий Синиша» затрубил наступление, и его кавалерия галопом начала слетаться со всех сторон. Восьмой поверенный, демонстрируя отвагу, воззвал к своим отрядам:
— О’кей, нет так нет! Завтра в одиннадцать я хочу, чтобы все были здесь, в этой лоджии и вокруг нее! У нас много работы, поэтому чем быстрее мы за нее примемся — тем лучше. Завтра в одиннадцать. И… спасибо за встречу. У нас все получится. Доброй ночи!
В ту же минуту толпа стала расходиться под нечленораздельный бубнеж отрывистых прощаний.
— Где я буду спать?
— У меня, я ведь уже сказал.
— Веди меня, Вергилий!
* * *
Синишу разбудил крик петуха. Он испуганно приподнялся в кровати, первые несколько секунд будучи уверен, что он все еще находится в секретном доме в Дубраве. Ослепленный лучом солнца, проникавшим через окно, он осторожно открыл глаза — мебель из разных гарнитуров и неравномерно оштукатуренные свежепобеленные стены как будто говорили ему с немым злорадством: «Нет-нет, дорогой, никакая это не Дубрава…»
— Боже, почему это не Дубрава… — простонал он и зарылся с головой в одеяло. В течение следующего получаса он перекатывался с боку на бок в чересчур мягкой постели и в полусонном состоянии пытался вспомнить события прошлого дня. В сумерках он как загипнотизированный, целиком сконцентрировавшись на борьбе с «Настоящим Синишей», прошел сначала по главной улице, потом через лабиринт переулков и, наконец, поднялся за Тонино сюда, на второй этаж, в эту комнату. Он снял брюки и носки, нырнул под холодное одеяло на перину и… Собрание!
Во сколько он назначил собрание перед церковью? В одиннадцать? Сейчас семь, хорошо, можно еще поспать. Но тут ему захотелось по малой нужде, и каждую секунду становилось все больнее: вечером он совсем забыл о переполненном мочевом пузыре. Он вылез из-под одеяла, спустил ноги на вытертый половик и встал. Доски под ним скрипнули, а исходивший от них холод пробрал его до самого паха.
— Ёкарный бабай!
Он вспомнил еще одну деталь вчерашнего вечера: пока он в полубессознательном состоянии снимал штаны и повторял про себя: «Исчезни, свали уже и ты, наконец!» — Тонино с порога объяснял ему, что туалет у них на первом этаже, а «на случай крайней необходимости ночной горшок находится под кроватью у тебя в ногах». Синиша приоткрыл дверь,
