ужаса глаза. Мы быстро выпрыгнули обратно на дорогу, и рев прекратился.
Мы стояли в шоке и не знали, что делать. Наконец мы, не сговариваясь, побрели назад к мотелю. Там стоял у своей машины один из постояльцев. Мы поздоровались с ним, он как ни в чем не бывало доставал какие-то вещи из багажника. Я спросил его, не слышал ли он этот дикий вопль оттуда, со стороны изгороди. Он посмотрел на меня совершенно серьезно, а затем сказал, что не советует никуда ходить, а лучше пойти и лечь спать в комнате. С этими словами он удалился в свой номер. Но мы решили этого дела так не оставлять. Я пошел и постучал в комнату хозяйки. Она долго слушала мои впечатления, но никак их не комментировала, а на вопрос о том, что это за сарай там у спуска к реке, она объяснила, что это просто «домик для моржей».
Через полгода после 50-летия
Как похожи друг на дружку эти английские пожилые дамы, сидящие в кофейне. Я сижу за соседним столиком и делаю вид, что меня интересует статья в «Дэйли Экспресс». Но я прислушиваюсь к их светско-мещанскому разговору ни о чем, к их воспоминаниям о том, что было нечто такое, что совершенно не отличается от настоящего.
Мне кажется, что русские всегда и везде остаются туристами и ощущают присутствие "человека в штатском" при группе, хоть их уже давно отменили. Не знаю, почему я никак не могу почувствовать себя свободным — в трех странах уже жил и везде так и оставался туристом, да еще под наблюдением извне. Может, меня надо посадить в настоящую железную клетку, чтобы научиться чувствовать свободу от простого дуновения воздуха.
Удивительно, какими яркими были краски, как мило улыбались люди вокруг, когда я впервые приехал в Англию десять лет назад. Почему так стираются эти острые яркие ощущения, эти надежды на что-то необычное, радостное? Как сохранить в себе эти приятные и в то же время наивные представления о новом месте жизни? Сегодня я смотрю на те же дома, тех же людей и вижу только потускневшие краски и глупые однообразные выражения лиц. Я вижу, что за этим ничего нет — все плоско и пошло. Но надо честно признаться — это те же самые дома и те самые люди, что и десять лет назад. Что же это? Неужели стареющие клетки моего организма заставляют меня так мрачно смотреть на те же дома и тех же людей? А может быть, излишние впечатления и информация, проникшие в голову за эти десять лет, так портят картину? Воистину, мир и время существуют только в нашей голове. В себе мы отыскиваем те приятные картины детства или юности и стараемся воспроизвести их, увидеть наяву. Но их просто нет, физически они не существуют. Их нет нигде — ни в Москве, ни в Англии, ни в Америке, ни в Турции. И в то же время они все время присутствуют везде, они никогда нас не покидают, они откликаются на наши душевные движения и этим доставляют нам беспокойство, вносят тревогу и заставляют иногда совершать странные поступки, говорить невообразимые вещи. Нам кажется, что мир страшно изменился за какие-то тридцать лет, и в нем нет места тем вещам и картинам, которые мы видели. Но на самом деле, все эти вещи и картины там же, на своем месте, и люди с теми же лицами и привычками там же, только мы никак не хотим это признать. Мы не хотим смириться с тем, что никогда больше не почувствуем того же дуновения счастья, той любви, которая обволакивала нас, когда мы не следили за ускользающим временем.
150 лет после юбилея (совсем даже не сон)
Насладившись зрелищем гигантских сверкающих айсбергов и ледяных берегов у моря Уэдделла, я вывожу корабль на околоземную орбиту, и мы берем направление на Юпитер. После выхода корабля за пределы земной атмосферы смотреть больше нечего — нас окружает космический мрак, только позади вспыхивают отблески солнца, которое постепенно удаляется и становится все более тусклым и холодным. Пассажиры скучают, перелет до Юпитера занимает несколько часов, и все переключились на созерцание индивидуальных развлекательных программ. Я включаю программу, генерирующую образ той нимфы, которая встретилась мне в юности и являлась затем в снах. Ей можно придавать любые черты, усиливая или смягчая отдельные детали внешности, выражения глаз и лица в соответствии с собственными предпочтениями. Когда голограмма будет готова, можно овеществить образ, снабдив его виртуальным телом, запахом, голосом. Конечно, это все равно будет не настоящий человек, но это не имеет значения, так как и мы все уже тоже не настоящие, и у нас нет тех обостренных инстинктов, эмоций и переживаний, которые были свойственны людям вплоть до конца двадцать первого века. Мы можем свободно передвигаться в пространстве, продолжительность нашей жизни теперь около трехсот лет, так как почти все компоненты нашей биосистемы взаимозаменяемы, мы почти не занимаемся никаким физическим трудом, а только обмениваемся информацией и создаем все новые развлекательные устройства. И только в самых дальних уголках, в самых потайных клетках нашей памяти дремлют воспоминания о самых интересных и самых приятных моментах человеческой жизни.
2010–2020 гг.
