вскинула брови, но уже не решилась расспрашивать. Тим, видя её замешательство, вздохнул и согласился на откровение:
— Бывает, слабость наплывает, головокружение. Никто до сих пор не выяснил, что за вирус такой. Он просто плавает в крови, размножается, особо ничего не портит. А потом раз — пациент мёртв, и вирус тоже. У больных обнаруживают разрушенные клетки крови, так и считают, что смерть из-за этого. Но это не так.
Он пожал плечами и снова уставился на солнце, ярко-красное, маняще-прекрасное, почти полностью скрывшееся за горизонтом.
— В смысле не так? — уязвлённо воскликнула Яна.
Её бесила и пугала мысль, что врачи вообще не понимают, что делают. Возможно, ответ рядом, нужно только обратить на него внимание — и лечение найдётся! Что если они смотрят не в ту сторону, зацикливают внимание не на том, на чём следовало бы, проводят бесполезные эксперименты, пока их пациенты умирают? Они делают что-то неправильно, занимаются ерундой и, вместо того чтобы спасать, напрасно тратят запасы донорской крови! А зачем, если это бестолковая отсрочка без единого шанса на выздоровление? И люди соглашаются продлить собственные му́ки, несут последние, уже бесполезные для них деньги и всё равно умирают. Тогда зачем всё это?
Яна непонимающе посмотрела на Тима: а зачем он продлил свою жизнь? Что такого важного он успеет сделать за две недели? Чем смогут осчастливить его жалкие четырнадцать дней? Или он втайне надеялся, что станет первым, кому переливание помогло?
Вообразив, как Тим, потеряв всякую надежду на спасение, каждое утро с тоской и ужасом смотрит на календарь, Яна побледнела.
— Если пациенты и умирают от разрушения эритроцитов, то это происходит в миг, — сказал Тим. — При жизни ни один анализ не показывает разрушение крови. Всё будто в порядке, но все знают, что диагноз — бомба с часовым механизмом. Когда мне предлагали переливания, сразу сказали, что это не лечение и они сами не знают, что и как происходит. — Тим помолчал и, не отрывая глаз от алого горизонта, продолжил: — Иногда всё тело болит, как один огромный синяк. То просто кольнёт, то в узел завяжет. — Он невесело усмехнулся. — С таблетками чувствую себя вполне сносно.
Яна не ответила, глядя в сторону, пряча навернувшиеся слёзы. Она дышала глубоко и медленно, успокаивая взволновавшееся сердце, загоняя отчаяние обратно в клетку. Ветер участливо обдувал её пылающее лицо, помогая вернуть убежавшее равновесие. Тим не трогал её, то ли не замечая её состояния, то ли опасаясь сделать хуже.
Наконец успокоившись, Яна робко прикоснулась к парапету, глянула вниз и негромко спросила:
— У тебя были мысли прекратить всё сейчас, а не ждать конца?
Он грустно улыбнулся.
— Я так не могу, — сказала она и поджала губы. Слёзы сдержать не смогла. — Давай прыгнем вместе? — предложила шёпотом. — Сейчас, пока… Пока не страшно.
Тим шагнул к ней, мягко обнял и прижал к себе, ласково и медленно поглаживая по спине. Она зашлась в глухих рыданиях, укоряя себя за слабость, боясь растревожить его чувства, но он дышал глубоко и ровно, и сердце его билось спокойно.
— Перестань, Ян. Мне уже не страшно. — Он помолчал, сильнее прижав её к себе. — Прошу, сделай мои последние дни незабываемыми, не надо плакать. И больше ни слова о болезни. Договорились?
Яна безвольно кивнула, жадно вдыхая его запах, стараясь запомнить каждую нотку. Грелась в его объятиях и жалась к нему, как подобранная под дождём кошка.
Сделав над собой усилие, она с фальшивой улыбкой спросила:
— Куда пойдём завтра?
— Утром решим. Не хочу незавершённых дел.
Яна снова кивнула, задержала дыхание и крепко зажмурилась, запрещая себе плакать.
15.05.2018
Он решил установить правила: наложил строгое табу на тему его болезни. Считает, что только ему тяжело об этом говорить. А он не подумал, что переживать это в одиночку сложнее? Мне вот хочется выговориться, а сообщать о его состоянии кому-либо он тоже запретил. И с кем мне теперь разговаривать — со стенами?
Думаю, нам обоим бы стало легче, если бы мы открыто поговорили об этом, проплакались. Но он хочет казаться сильным, хоть я вижу, как ему плохо. Никто не хочет умирать. Особенно в 25 лет.
Я всё понимаю, но вместе мы бы смогли найти решение! Вдруг Может, есть какое-то экспериментальное лечение? Мы могли бы сходить в МЦБЗ, расспросить их. Если ещё никто не выжил, не значит, что врачи не делают ничего, ведь они изучают вирус, разрабатывают вакцины, лечение. Не может быть, что они плюнули и бросили всё на самотёк. Рано сдаваться!
И если Тим потерял надежду, не значит, что я тоже должна опускать руки! Я должна бороться за нас двоих, должна… Я должна! Нужно сделать всё возможное. И невозможное тоже! Нельзя отступать, нельзя сдаваться. Ведь не бывает так, чтобы раз — и конец! Это было бы слишком несправедливо!
Господи, я должна пойти в МЦБЗ!
Глава 6
Яна проснулась в абсурдно приподнятом настроении, чувствуя лёгкость и внутренний покой. Солнце робко заглядывало в её окно и нежно гладило по щекам, обещая хороший день. Ему вторил ветер, принося, точно букет, охапку ярких цветочных ароматов вперемешку со сладостью весеннего дождя.
Приготовив завтрак под танцевальные хиты, Яна поела в тишине у распахнутого окна, слушая пение птиц. Влажный воздух быстро нагревался, становился душным и насыщенным, как свежезаваренный травяной чай. Тяжёлые белые облака, похожие на стадо барашков, медленно уплывали на запад.
Яна отодвинула пустую тарелку, сложила руки на подоконнике, положила на них голову и закрыла глаза. Звуки стали ярче, разделились на ноты. На фоне воробьиного чириканья пел зяблик. В шелесте молодой, ярко-зелёной листвы утопал приглушённый шум автодороги. В конце дома по асфальту стучали каблуки. В соседнем дворе скрипели несмазанные качели. И всё было таким простым, привычным и понятным, что скорая смерть лучшего друга на фоне этой обыденности выглядела нелепо и неправдоподобно.
Телефон коротко пискнул, оповещая о новом сообщении.
Олег Соколов. 07:54. «Доброе утро, Яна! Сегодня погода хорошая. Жарко не будет».
Яна умилилась отстранённой заботе, смущённо покраснела и коротко ответила: «Да».
Олег Ефимович долго набирал очередное сообщение, но так ничего и не прислал.
В половине девятого, когда Яна лежала в горячей ванне в окружение клубов сливовой пены, позвонил Тим. Она смотрела на экран с абсурдным желанием утопить телефон, отключить его, только бы не слышать притворно радостный голос друга. Он снова будет говорить о ерунде, улыбаться, смеяться, временами проваливаться на дно сознания и не сможет скрыть тоску в глазах. Будет притворяться
