на одной ноге и говорит, что немножко упал! А ты, мальчик, помог ему добраться до дому? Спасибо, дорогой!
— Это наш вожатый — Сережа, — сказал Леня.
— Ах, так ты тот самый Сережа, руководитель октябрятского войска? — заулыбался дедушка. — Заходи, Сережа, я должен тебя угостить…
Сережа вошел в квартиру. В квадратной комнате за большим круглым столом сидел хорошо одетый темноволосый молодой человек. Сережа сразу заметил, что он носит не галстук, а «бабочку». Молодой человек нетерпеливо постукивал по столу мизинцем, украшенным массивным перстнем с черным камнем.
— Теперь мне некогда, — сухо сказал дедушка молодому человеку. — К нам пришел гость, и мне надо угостить его чаем.
— Но мы не кончили разговор, Илья Ильич, — постучал мизинцем молодой человек.
— Я ничего не смогу для вас сделать.
— Вы просто не хотите ничего сделать, Илья Ильич! Вы знатный кожевник Ростова и, если бы захотели, могли бы организовать для нашего джаза каких-то десять пар лакированной обуви.
— Лакированная обувь продается в универмаге.
— Но зачем же я буду переплачивать в универмаге?
— Послушайте, — сказал дедушка, — мне надоели эти разговоры. Что значит «переплачивать»? У обуви есть государственная цена!
— Я прошу вас оказать помощь самому популярному джазу в городе.
— А я терпеть не могу джазовой музыки. И вообще мне неприятен этот разговор.
Молодой человек нервно поднялся и заложил руки в карманы. Он стоял в нарядном костюме, слегка раскачиваясь на носках, и Сережа подумал, что он чем-то очень напоминает Петушкова.
— Илья Ильич, мне достоверно известно, когда к вам с такой просьбой обратился Ростовский театр имени Горького, вы для какого-то спектакля сделали этому театру не десять, а двадцать пар лакированной обуви.
— Было такое дело, — спокойно сказал Илья Ильич. — Так это же театр имени Горького! Настоящее искусство! И там был официальный заказ нашей фабрике… И заметьте, по государственной цене!
Илья Ильич хотел еще что-то прибавить, но в эту минуту его внук сделал неосторожный шаг и вскрикнул.
— Ах, Леня, — покачал головой дедушка, — у тебя, кажется, распухла коленка… Слушай, Сережа, расскажи, пожалуйста, что случилось с его коленкой?
— Мы шли по улице, и Леню толкнул какой-то хулиган…
— Петька Калюжный с Береговой улицы, — невесело прибавил Леня. — Ты его видел, дедушка. Он жуткий хулиган! Сережа дал ему по зубам!
— Ну, по зубам, может быть, и не надо было давать, — вздохнул дедушка, — для этого есть милиция… Покажи-ка мне свою ногу, Леня… Ну, конечно, у тебя растяжение.
Молодой человек раскачивался на носках.
— Ну, конечно, — криво усмехнулся он, — вашего внука истязают хулиганы, и вы спокойны, а вести разговор со своими людьми вам неприятно. Я же ваш сосед!
— А знаете, что я вам скажу? — вдруг проговорил Илья Ильич. — Вы не музыкант, а мелкий жулик, и еще хотите, чтобы я помогал вам!
— Ну, знаете, Илья Ильич, за такие слова…
— Я отвечаю за свои слова! «Свои» для меня все советские люди.
— Может быть, вы хотите сказать, что ногу вашему внуку тоже поломал свой человек?
— Нет! Ногу моему внуку поломал хулиган! Но этот Петька Калюжный еще дурак и молокосос, и надо думать, его еще можно воспитать. А вот можно ли воспитать вас, я не знаю! Зачем вы снова сели за стол? Наш разговор закончен, и вы можете уходить на все четыре стороны!
…Поздно вечером, уже в постели, Сережа рассказал отцу о Петьке Калюжном и молодом человеке с «бабочкой». В комнате было темно и тихо и только слышалось, как в кухне бабушка осторожно ставит в буфет вымытую посуду.
— Судя по всему, сынок, Илья Ильич очень порядочный человек, — сказал отец.
— Я тоже так думаю, пап. Самое главное — быть честным и справедливым. Да?
— Да, сынок.
Сережа хотел было рассказать отцу о том, что октябрята придумали ему кличку Монтигомо — Ястребиный коготь, но почему-то постеснялся.
— А у тебя есть какие-нибудь новости, пап?
— Есть небольшая новость, Сережа.
— Важная?
— Я же тебе говорю, небольшая… Некоторое время я буду получать зарплату меньше, чем получал до сих пор.
— Почему?
— Потому что я перешел с пассажирского электровоза на маневровый паровоз.
Сережа подскочил на своем диване.
— Да зачем же, папа? — взволнованно заговорил он. — Это же так здорово — электровоз! Я всем ребятам в школе рассказал, что ты машинист электровоза. Ведь ты же был бригадир!
— Я был и остался бригадиром бригады коммунистического труда.
— А почему зарплата будет меньше? — совсем озабоченно спросил Сережа.
— Как бы тебе это объяснить… Понимаешь, я перехожу на отстающий участок в нашем паровозном депо.
— Зачем?
— Ну, я думал, что ты более догадлив, сынок.
Сережа задумчиво потеребил пуговицу на подушке.
— Ага, понимаю… Для того чтобы сделать этот участок передовым?
— Правильно, сынок!
— Но почему же тебе будут меньше платить?
— А разве может зарплата на отсталом участке, сынок, быть такой же, как на передовом?
— Тогда это глупо!
— Что? — усмехнулся отец.
— То, что ты переходишь в отсталую бригаду!
— Но ведь я перехожу, как ты сам догадался, чтобы сделать ее передовой. Видишь ли, если бы все советские люди рассуждали так, как рассуждаешь сейчас ты, у нас не было бы ни одной передовой бригады. И вообще ничего бы не было передового.
— Но ведь ты теряешь заработок, пап!
— Временно, временно, сынок.
Сережа снова потеребил пуговицу на подушке.
— Я все понял, пап! Это очень здорово, что ты пошел в эту бригаду!
Он потянулся под одеялом. Сон все больше одолевал его.
— Пап, а знаешь, кто ты? — вдруг спросил Сережа сонно, подкладывая под щеку кулак и не открывая глаз. — Ты Монтигомо — Ястребиный коготь.
— Кто?
— Ты, папа, борец за честность и справедливость, — совсем сонно пробормотал Сережа и заснул.
Глава СЕДЬМАЯ
Отец ушел на работу рано, когда все еще спали, и новость о том, что он перешел в отстающую бригаду, сообщил всем домашним за завтраком Сережа. Все замолчали и переглянулись.
— Ты что-нибудь не понял, червяк, — сказала Лиза, — ты вечно путаешь.
— Я ничего не путаю, — рассердился он и торжественно прибавил: — Папа будет получать на пятьдесят рублей меньше! -
Бабушка всплеснула руками:
— На пятьдесят рублей! Господи, мы же не сведем концы с концами!
— А мне кажется, что дядя Костя поступил очень благородно, — робко проговорила Катя и покраснела. (Она краснела очень часто, заливаясь краской до самых ушей.)
— Благородно? — покривилась Лиза. — Плакало мое новое платье!
— Не горюй, сестренка! — улыбнулся Степан и снисходительно потрепал ее по плечу. — Будет у тебя новое платье!
И действительно, в конце дня, когда девочки на веранде
