в ответ. Как важно порой услышать: «Ты прав!». От того, кто мудр и зрел, кто не оступался как ты и был для тебя примером, хоть и остался младше навсегда. Но его больше нет. Мой друг, ты будешь жить в моём сердце, пока жив я. И я спрошу твоего совета ещё не раз, хотя бы спрошу. А в этот миг есть ты и я, и закат в облаках, и море, бескрайнее синее море…
Первая, моя
Одноствольная, курковая ижевка тридцать второго калибра ИЖ-18К, подаренная мне отцом в день моего тринадцатилетия, была ружьём идеальным. Прикладистая, лёгкая, с отличным боем, но главное на тот момент для меня было то, что она моя, купленная именно мне! К ружью он дал мне четыре металлических гильзы, коробку капсюлей «Центробой» и пачку дымного пороха «Медведь», в напутствие сказав: «С ружьем не шкодь! Почём зря не пали, бей только то, что будешь есть, и зря не хвастай». На вопрос о дроби и пыжах, ответил: «Сам делай, покупать не стану». Отец охоту не любил, но меня в этом деле всегда поддерживал. Раньше мне давали ружья друзья моего отца, по его просьбе они брали меня с собой на охоту и учили всем премудростям добычи дичи, правилам обращения с оружием и снаряжению патронов. Последних же в достатке никогда не было, давали по восемь патронов и спрашивали потом за каждый, это привило мне привычку бить только наверняка. А стрелять учили, имитируя выстрел со стреляной гильзой, вскидываясь и выцеливая всяких пеночек и синичек.
Одностволка досталась мне подержанной, имела несколько царапин на прикладе и потёртости по воронению коробки и ствола, что впрочем, нисколько не умаляло её достоинств. Главным из которых был, конечно же, вес около двух с половиной килограммов — с ней можно было ходить по лесу целый день, не замечая её в руках. Чаще всего, до ижевки, я охотился с ТОЗ-66, курковкой двенадцатого калибра. Она, с патронами и ремнём, весила почти четыре, и казалась мне в юности просто неподъёмной.
Кучность первых дробовых выстрелов одностволки меня разочаровала, и осыпь была очень неравномерной, что на первых выходах с этим ружьём на охоту приводило к частым промахам и подранкам. Снаряжение патронов при помощи мерных стаканчиков для дроби и пороха оказалось не лучшим способом, пришлось обзавестись весами из аптеки. Разными навесками пороха и размером дроби удалось подобрать оптимальный патрон по резкости и кучности, за что я очень благодарен журналу «Охота и охотничье хозяйство», который в то время я не выпускал из рук и находил в нём многую недостающую информацию. Вечерами я спешил в дальний карьер с патронами разного снаряжения и стрелял по газетам и доскам, пока не добился хорошего боя. Вдвое меньшее количество дроби в патроне тридцать второго калибра, в сравнении с двенадцатым, заставляло более серьёзно выцеливать дичь перед выстрелом.
Ружьё отлично показало себя при стрельбе пулей, такой точной гладкостволки у меня впоследствии, пожалуй, и не было. Сначала я использовал свинцовые пули «Спутник», свободно продававшиеся в охотничьем магазине, но увидев результат выстрела стальной самодельной пулей «Блондо», несмотря на их цену, перешёл на них. Токари изготавливали такие пули индивидуально, под диаметр ствола, они имели отличную останавливающую силу и рикошета в лесу не давали.
Первый мой медведь и лось были добыты с этим ружьём, но это всё потом. Вначале была охота на рябчиков. С манком в осеннем северном лесу, окрашенном всей палитрой красок, по сей день является моим самым любимым видом охоты. За хохолок на голове у самцов мы их тогда, в шутку, называли попугаями. Выманить их из зарослей ольхи или рябины, на верный выстрел, было непростой задачей. Покупные манки были низкого качества, можно было перепробовать в магазине целую коробку, и не выбрать ни одного подходящего. Самодельные манки делал из жести консервных банок и птичьих трубчатых костей, советов по изготовлению таких манков в журналах было предостаточно, главное, не хватало опыта приманивания. Насматривал за другими охотниками и пытался повторить за ними, своим манком, заветные «ти-уу-ти». Вечерами выходил в лес потренироваться без ружья, подбирая тональность и звуки трели, насвистывая им в ответ, часто получалось выманить их с помощью манка совсем близко.
Дни напролёт, в сентябре, октябре, я проводил в лесу в поисках рябчиков. К такой охоте лёгкое и тихое ружьё подходило лучше всего. Я относился к нему очень бережно, чистил и смазывал его после каждой охоты. Отец всегда говорил: «Проверяй ружьё загодя, тогда можешь ему доверять. Как ты к нему, так и оно к тебе». Отец, как всегда, был прав. Одностволка никогда не подводила, даже в сильные морозы механизм не давал осечек, отслужив мне верой и правдой пять лет и по перу и по зверю.
В восемнадцать лет, возможно, в погоне за модой, решил перейти на двенадцатый калибр и прибрёл в магазине новый ИЖ-26. Чтобы добавить недостающих денег к дорогой двустволке, был вынужден расстаться с верной одноствольной ижевкой, о чём и сегодня продолжаю жалеть. С ней я начинал свой путь в мир охоты. Всегда вспоминаю её с большой теплотой, ведь она навсегда останется первой, моей.
Удачный выстрел
Лучи ноябрьского солнца отражаются в каждой снежинке, искрятся, заставляют щуриться, разглядывая все укромные места в поисках дичи. Снежные комки на ветках ольхи, не сдутые ветром, напоминают стаи куропаток, сбивают с толку и постоянно вынуждают сворачивать с намеченного пути, лишь вблизи удается разглядеть подвох. Вдоль всего маршрута до избы выставлены петли и ловушки, отмеченные метками на деревьях, по ним и держу свой путь. Тонкие лыжи из тесаных еловых досок звонко скрипят по вымороженному снегу, на всю округу выдавая моё присутствие в зимнем лесу. Уж две недели морозит как в январе, поэтому зверьё выходит с неохотой, да и следов чётких не оставляет. Ни лис, ни белок, лишь куропатки, в поисках съестного, натаптывают меж кустов незатейливые узоры. Я замираю, слушая тишину пустого леса, ни ветра в деревьях, не переклика мелких птиц, лишь шелест моего выдоха на морозе. Я двигаюсь дальше от петли до петли, уже без всякой надежды поглядываю со стороны, стараясь не заходить лишний раз на старые заячьи тропы. Ловушки на рябчиков тоже пусты, в одной меняю рябину, показавшуюся мне куцей, новая гроздь яркой и крупной ягоды засветилась оранжевым пятном средь голых лиственничных веток. «Сам бы съел такую, что клюв воротят» — проворчал
