дистанция, чтобы охватить всю картину в целом. В одном Шоходеб уверен: это проблема не только Бенгалии или Индии, это проблема общемировая. А мир следует видеть и постигать таким, каков он есть на самом деле. Иначе запутаешься в простейших вещах.
Отец однажды сказал ему: «Видишь ли, все дело в том, что твое поколение выросло уже после второй мировой войны. Вы не знаете, что такое настоящая, большая война. Теперь вот вы хотите перевернуть весь мир. А того не понимаете, что если заварить всеобщую драку, то мир просто погибнет. Нельзя возделывать землю, не построив дамбу».
Отец все понимал. Он знал, что ожидает Шоходеба впереди. Но никогда не навязывал сыну свою волю.
Тогда Шоходеб, конечно, не соглашался с отцом, но и не спорил, потому что считал, что спорить с такими, как он, бесполезно: ведь с возрастом люди ценят прежде всего покой и безопасность.
Узнав из газеты, что отец умер, Шоходеб пришел «из лесов» домой. Той же ночью его и арестовали.
В заключении он провел около четырех месяцев. Мать и старший брат добились его освобождения из тюрьмы и быстро оформили ему документы на выезд за границу.
Шоходеба не пришлось долго упрашивать. Он рад был уехать. Сидеть в тюрьме было ужасно скучно. Юные энтузиасты из их партии, как и он побывавшие «в лесах», целыми днями нудили одно и то же. Вместо реального мира они создали себе выдуманный и требовали, чтобы все признали его за реальный.
Но, как говорится в пословице, спасаясь от тигра, он прыгнул в реку и угодил в пасть крокодила. До сих пор он не может рассказать обо всем этом даже ближайшим друзьям.
Казалось бы, работает на радио, зарабатывает большие деньги. И работа-то какая: ругать Советский Союз и его союзников! Чем плохо?!
Но с самим собой Шоходеб вполне откровенен. Когда он только поступил на радио и понял, какая от него требуется работа, он был очень доволен. И прежде, дома, он всегда ругал Советский Союз — примерно такими же словами. Теперь разница была лишь в том, что он жил за границей, переводил эти слова с английского на бенгальский, а потом произносил их перед микрофоном. Сначала он работал даже с энтузиазмом. Но когда месяц за месяцем он стал получать за свою работу кругленькие суммы, ему стало как-то не по себе. Дома, что бы он ни говорил, это было его собственным убеждением. И деньги он за это не получал. А теперь, что бы он ни делал, все имело неприятный привкус: будто он продавался за большую зарплату.
Более того, дома он с друзьями и товарищами постоянно обсуждал различные факты, дискредитирующие Советский Союз. Теперь же он воочию увидел, что многие подобные факты создаются искусственно. Вот что было хуже всего. Работа на радио опровергла некоторые из его самых взлелеянных убеждений.
И еще он наблюдал различия между двумя Германиями — Западной и Восточной. Несколько раз он совершал поездки в ГДР и окупал все расходы тем, что привозил оттуда в Кёльн разные товары, которые на Западе были непомерно дороги. Однако разница между Западом и Востоком заключалась не только в ценах на товары, но и в человеческих ценностях. Взаимоуважение людей, отношения между мужчиной и женщиной, любовь к детям — во всем этом Запад не выдерживал сравнения с Востоком.
В Бенгалии Шоходеб и его друзья преклонялись перед Китаем. Каждое слово, исходившее оттуда, было для них свято. Но почему же Китай вдруг стал так дружить с Западной Германией? Зачем китайцы вмешиваются в ангольские дела, да еще так неудачно? Шоходеб и поныне испытывает глубокую привязанность к Китаю, но той непоколебимой веры, что была у него прежде, теперь уже нет.
Листая газету, Шоходеб остановился на объявлениях о найме. Да, надо поскорее найти здесь какую-нибудь работу и вернуться на родину. Так или иначе, они вернутся из Кёльна через полгода, максимум через год, и накопленных денег им хватит на первое время, пока он не устроится на работу. В конце концов, дом у них есть, старший брат прилично зарабатывает, мать получает кое-какой доход от своей аптеки. И если он, Шоходеб, получит, например, место учителя, то они с Татией смогут зажить совсем неплохо.
Вдруг его взгляд упал на заголовок: «Арест бывшего журналиста». В сообщении говорилось, что некогда известный журналист, ушедший «в леса» и давно разыскивавшийся полицией, наконец арестован в округе Нонапукур. Арестован среди бела дня.
Шоходеб сложил газету, бросил ее на полку и встал. Арестован? Среди бела дня? Нет, ясное дело — Пропхулло-да сам сдался полиции.
Открылась дверь, и в купе влетела Татия.
— Ах! Как я завозилась! Quick, quick![29]
Шоходеб, надевая шлепанцы, спокойно ответил:
— Не надо было так долго прихорашиваться. Ты и без того красавица.
8
В следующем купе Длинный Гирджа засмотрелся на игру в шахматы.
Один из игроков — мистер Глэн. Как и подобает молодому американцу, у него борода, усы и длинные шелковистые волосы. Но он не хиппи.
В этом же купе едет мисс Браун. Она лежит на верхней полке и читает книгу. Так увлечена, что ничего вокруг себя не видит. Судя по обложке, книга об индийском классическом танце.
Мистер Глэн играет в шахматы с мистером Латифом. В купе — тишина. Никто не произносит ни слова.
Ясно, что мисс Браун не жена мистера Глэна. Они примерно ровесники. Вероятно, оба занимаются в Индии исследовательской работой. Плетеная сумка мисс Браун набита магнитофонными кассетами. Может быть, мисс Браун изучает индийскую музыку или индийские танцы. Пальцы у нее длинные-длинные.
У мистера Глэна — фотокамера. И то сказать, было бы странно, если бы ее у него не было. Почти у всех иностранцев есть фотокамеры. А еще у них обоих, у мистера Глэна и у мисс Браун, — по спальному мешку.
Много разных чудесных вещей повидал на своем веку Длинный Гирджа, но ничто ему так страстно не хотелось иметь, как спальный мешок. В один прекрасный день он не сможет устоять перед соблазном и просто украдет спальный мешок у какого-нибудь рассеянного пассажира.
Мистер Латиф сделал очень неудачный ход. Как же мистер Глэн-то этого не видит?! Билет у мистера Латифа до Алигарха. Наверняка он преподает в тамошнем университете. Интересно, что он преподает? Может быть, математику? Только математик может запутаться в такой простой ситуации.
Длинный Гирджа понял, что оба игрока не очень разбираются в шахматах. Иначе они не думали бы так долго
