крайних типа людей-характеров. Одни привыкли заказывать девочек в баню и имеют дело с простым типом отношений. Товар — деньги — товар-штрих. Всё в этом типе отношений расчислено по Марксу.
Так вот, этот первый тип мужчин мне нравился — в нём не было глупой рефлексии, всё было абсолютно естественно, и они меня не раздражали мозгоёбством.
Это повелось ещё с той культуры саун, которая возникла в начале девяностых.
В баню с блядями я ходить не любил, но бывал — по большей части по делам, не пользуясь включёнными в счёт дополнительными услугами.
В ту пору у нас, увы, была традиция решать некоторые финансовые вопросы на фоне бревенчатых стен, покрытых лаком и завернувшись в простыни. Она и сейчас осталась, но по большей части переместилась в офисы, как во всех цивилизованных странах.
Второй тип, которому принадлежу я, любил баню за медленный нагрев или быстрый пар.
За запах полыни и берёзовых листьев.
В рамках этого типа возникали иногда смешанные компании, часто семейные, что парились вместе, а то и с детьми. Так, собственно, и ходили в городские бани до конца восемнадцатого века.
Голый человек там понятен и прост.
Недостатки и шрамы значения не имеют.
Там из пара, как Небесный Иерусалим, возникает то, что раньше называлось «симфония».
Так вот, в этом втором типе посещения бань всё происходило естественно, без всякого мозгоёбства.
А там, в нанятой, как ямщик, бане у озера, я наблюдал как раз пример особого рода.
Провинциальные девушки из из волжских и уральских городов, что хотели, конечно, перебраться в Москву, и готовы были заплатить за это известную цену. Но это были неглупые девушки, вовсе не похожие на девчёнок с уральских заводов или промышленных посёлков юга Сибири, что отчаянно хватались за любую соломинку, которую видели у стремительно проносящегося мимо берега жизни.
Они понимали, что личный ресурс нужно расходовать бережно.
Что нужно сочетать себя с некоторыми навыками и умениями.
Что английский язык, к примеру, обязателен, а лучше — два языка.
Они столкнулись со столичными людьми, что не стали ещё функционерами, которые рассчитывают всё заранее.
И вот в предбаннике стоял шорох: «А вы выйдите, мы стесняемся, да что стесняться, да вы давайте, да что тут думать, а вот рыбка, вот пиво, да мы мирные и не подглядываем, ну так давайте скорее, ну а мы пока покурим».
Это был как раз промежуточный тип русского человека в бане, с множеством рефлексий.
На моих глазах происходила сшибка каких-то общественных традиций.
Кончилось время комсомольского разврата, о котором поведали нам популярные писатели в конце восьмидесятых годов прошлого века.
Культура заграничных семинаров за счёт областных бюджетов ещё не была выработана.
Все были молоды.
Общий язык жестов и междометий не был создан. Низы и хотели, но стеснялись, верхи хотели, но стеснялись тоже, общественный договор ещё не состоялся, в умах наблюдалось брожение.
Водка теплилась, пиво выталкивало последние пузырьки.
Ничего не выходило.
Пользуясь этой сумятицей, я просидел в этой бане почти полтора часа один, поддавая и отдыхая, а потом вышел и лёг на траву.
Рядом врос в землю серый финский дот и беззлобно грозил несуществующему Ленинграду пустой бойницей, как нищий грозит миру беззубым ртом.
К озеру бежали быстрые облака.
Жизнь была прожита до середины.
Извините, если кого обидел.
20 июля 2014
История про то, что два раза не вставать (2014-07-21)
Извините, если кого обидел.
21 июля 2014
История про то, что два раза не вставать (2014-07-21)
Извините, если кого обидел.
21 июля 2014
История про то, что два раза не вставать (2014-07-21)
Извините, если кого обидел.
21 июля 2014
История про то, что два раза не вставать (2014-07-30)
Извините, если кого обидел.
30 июля 2014
История про то, что два раза не вставать (2014-07-30)
Заговорили о волнении. Как-то принято считать, что волнение, особенно в творчестве, — это очень даже хорошо.
Прот любви моих соотечественников к цитированию, сразу появляется известная фраза: «Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то изблюю тебя из уст Моих» (Откровение 3:15–16).
Там, правда, дальше идёт описание этой «теплохладности»: «Ибо ты говоришь: «я богат, разбогател и ни в чём не имею нужды»; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг», но до него, как правило, никто не дочитывает..
Между тем, священным волнением сейчас объясняются вовсе ужасные вещи.
Какие-то чудовищные слухи, психотерапевтическое выговаривание и вовсе бормотание толпы.
Вот, кстати, есть известный афоризм, которым набит Интернет и все продающиеся у вокзалов сборники мудрых цитат: «Самые раскалённые места в аду предназначены для тех, кто во времена великих моральных испытаний хранил нейтралитет» — в конце пишется «Данте» и деликатно приводится инициал «А».
То есть, великий человек прямо говорит нам о пагубности нейтралитета, и подталкивает потомков: надо, надо примкнуть.
Обыватель действительно помнит, хоть и смутно, что что-то было в «Божественной комедии» такое — Данте порицал своих соотечественников за неучастие в гражданском противостоянии.
Но история этой фразы хоть и давнишняя, но не давняя — и её автор не Данте, а Джон Фицжеральд Кеннеди.
Это его речь в городе Тулса (Оклахома) 16 сентября 1959 года. И вот одно дело следовать за Данте, а другое — за 35-м президентом США, который в этот момент ещё не президент, а только рвётся к этому посту.
Он ссылается на Данте, прибирая мёртвого поэта в союзники.
Я эту цитату встречаю довольно часто, и вижу, насколько далеко она ушла от слов «То горестный дел тех душ, что прожили, не зная, ни славы, не позора смертных дел. <…> Они не стоят слов: взгляни и мимо!» (Перевод М. Лозинского).
Я как раз за то, чтобы прислушаться к себе, чтобы понять — холодеешь ли ты, или у тебя жар.
Что с тобой происходит.
Сделать это лучше в тишине и спокойствии.
Толстой много говорил и о волненни, и о заблуждении.
Когда он писал «Войну и
