Книга Могрость - Елена Маврина

– Позвала бы брата.

– После школы он психованный.

Сыч понимающе кивнул.

– Как он? Справляется? – вдруг проявил участие.

– С трудом.

Аня смотрела сквозь лобовое стекло и не замечала дороги, раздумывая о том, что время подтачивает память, но не горе. На зеркале заднего вида болтался мешочек с освежителем. Печка жгла воздух. Камфорные эфиры напоминали погребальные благовония, из которых устойчиво раз за разом проступала гарь: горкло-древесный дымок, характерный для степных пепелищ.

– Кладбище стало шире, – жаловался Сыч. – Даже лес рубят с окраины.

Она чихнула, и извинившись, заметила:

– Сирень разрослась. Там… там собака бродит. – Аня покосилась на каменную кладку кладбищенского ограждения. – Среди могил.

Сыч напрягся:

– Собака? – и заглянул за попутчицу.

– Не здесь. Среди могил. Овчарка в желтом ошейнике. Кому пришло в голову выгуливать ее на кладбище!

Аня невольно покосилась на запястье Сыча – на кожаном ремешке болтался завиток окислившейся бронзы.

– Она напала?

– Нет. Нет, просто… жутковато с ней находиться… там. А ты?..

– Я из Южанки.

– Ого!

– Да, навестил родственников.

– Ты в автосервисе работаешь? Как поживает Марина Федоровна?

– Дядю похоронили, – ответил Сыч дороге. – Больше года уже. Тетя сразу уехала к брату.

– Соболезную. – Аня царапнула ноготком рукав куртки. – А Настя?

– В Питере. Мастерскую и магазин теперь я держу. Точнее, поддерживаю.

– Один?

– Нет, с другом дяди. Мать отказалась переезжать. После смерти отца ей здесь нездоровится.

Аня провела заунывным взглядом деревья за мостом:

– Как я ее понимаю.

Они повернули на Сажной, и Аня отвлеклась на размышления. Получается, в доме Глотовых теперь обосновался Сыч. Племянник. Марина Федоровна вместе с Диной работали в школе, первая – учителем истории, вторая – библиотекарем. Они неплохо ладили, вместе создавали школьный музей. А вот с мужем Марины Федоровны, местным предпринимателем Касьяном Глотовым, у Дины отношения не клеились. Он был человеком хозяйственным, но хамоватым, вспыльчивым и грубым. Лет до двенадцати Аня считала его охотником, настолько часто он появлялся с ружьем в лесу, иногда – с заикающимся братом, лесничим Фомой Сычевым, отцом Кости. После смерти отца мать забрала Костю, переехала к родителям за шестьдесят километров, в станичный городок Южанку. Но Сыч уже сдружился с местным хулиганьем, и все каникулы гостил у родни в Сажном. Дядя ему бездельничать не позволял: гонял с мелкими поручениями, в мастерской приплачивал, учил охоте. Поначалу отечески опекал, но где-то в классе десятом отношения с племянником разладились вдрызг. Сыч отличился в нескольких драках с задержанием, и дядя его выставил.

Подростки Сажного Глотова ненавидели. Он ополчался зверем, стоило только сунуться в чащи леса, или (упаси боже!) к насаждениям елок. Местные едва ли не с разрешения ходили через лес к сосновому холму за грибами. Глотов водил дружбу с директором департамента лесного хозяйства области, негласно верховодил в лесхозе и владел елочным питомником за холмом. Проблемы поселка решались при его обязательном участии. Создавалось впечатление, что со смертью Глотова Сажной осиротел и развалился.

– Сейчас здесь жилье сдают за бесценок, – негодовал Сыч, словно отвечая ее мыслям. – Местные бегут к цивилизации.

– И представить не могла, что в Сажном все рухнет.

– Мукомольный завод сгорел, – пояснил Костя. – Половина поселка лишилась за ночь работы. Шахту закрыли. Поля забросили. Теперь многие стали вахтовиками: Челябинск, Амурск. Дядя ваш, вон, на приисках. Не верится, как быстро может вымереть многолюдный пригород, – он посмотрел на нее тоскливо, но Аня отвернулась.

Наедине с ним молчание вызывало неловкость. Горькие запахи пижмы, полыни и чабреца смешивались с разогретым душком бензина, и вновь проступала гарь. Аня потерла переносицу.

– Красивая открытка, – произнесла, переключая внимание с «благоухающего» степью мешочка на подарочный конверт.

Рядом с конвертом в сердечках на приборной панели золотился сувенирный цилиндр коробки.

– Это для Ярмака. Надя заказала. У него завтра днюха.

Аня сделала вид, что помнит:

– Точно. Это ему двадцать два будет?

– Двадцать один.

– Ну да, он ведь учился на класс старше.

В компании друзей детства Аня была самой младшей и самой низенькой. Ярмак, родной брат Лоры, дразнил ее в ссорах Полевкой.

Автомобиль проехал мимо магазина «Шико», свернул в переулок.

– Они с Надей хотят тебя пригласить. Еще нет? – удивился Сыч.

Аня неуверенно мотнула головой. Телефон она беспечно оставила дома.

– У нас иногда тут связь пропадает, – предупредил. – А интернет стабильно. Иначе бы – забастовка, – он усмехнулся.

Аня улыбнулась в ответ. Тысяча и одна напасть. Сажной словно превратился в громоотвод неприятностей.

– Высади меня у парка, пожалуйста.

– Я могу подвезти.

– Спасибо за беспокойство, – Аня смотрела в окно, желая поскорее оставить душный салон, выветрить ядовитый дух гари, унять головокружение, избежать разговоров. – Мне еще нужно навестить кое-кого, – соврала дружелюбным тоном.

Автомобиль затормозил у плексигласовой остановки, походящей на часть пробитой трубы. Водитель потянулся к коробке передач, но рука его вдруг опустилась к сиденью Ани.

– Потеряешь, – усмехнулся он, указывая на свесившуюся из кармана перчатку.

Аня спрятала перчатку и потянула ручку, но дверца не открылась. Она толкнула сильнее. Заперто.

– Ой, – пугливо засуетилась. – Что-то не поддается.

Сыч нагнулся, сокращая напряженную дистанцию до сантиметров, и повторно щелкнул ручкой – дверца распахнулась. Аня промямлила благодарности и беглянкой нырнула прочь. Внедорожник тронулся, и только тогда она подняла глаза. На противоположной стороне улицы стоял Витя. Его хмурый взгляд просверливал ее беспокойством. Она подняла руку в приветствии, но он отвернулся и вжал палец в звонок калитки каменного дома.

Аня хмыкнула и направилась к брату.

– Свидание? – рискнула пошутить.

Витя настойчиво игнорировал ее, смотря сквозь решетку в калитке. Из двора дома появился коренастый подросток в болоньевой куртке и черной шапке, с белыми иероглифами на весь широкий лоб. При виде Ани его круглое лицо расплылось в хитрой улыбке, а раскосые глаза маслянисто заблестели.

– Это твоя сестра? – спросил он Витю. – Сестра?

– Да. Аня – Гриша, – представил мимоходом.

– Грегор, – кивнул тот. – Как Макгрегор, только без «Мак», – смешок. – Как Мендель.

Застывшее выражение Аниного лица удостоилось пояснения:

– Не Менделеев. Мендель.

– Гриша… – поморщился Витя, подталкивая его идти.

– Твой друг? – косилась Аня на брата.

Гриша кивнул, нагло рассматривая ее, словно ожившего персонажа комикса.

– Вместе учитесь? – пыталась завязать разговор Аня. – Увлекаешься генетикой?

– Генетикой? – замешкался Гриша, дергая воротник куртки под подбородок.

– Ну, Мендель…

Витя протиснулся между ними, кивая на приятеля:

– Он – в девятом. Мы от школы в футбол играем.

– Мне скоро шестнадцать, – сообщил Гриша с гордостью. – И мы друганы. Верняк.

Аня обогнула дыру тротуара и поравнялась с братом.

– Почему ты оставила телефон? – вдруг спросил Витя с родительской интонацией.

– Забыла. А что? Кто-то звонил?

– Я. – Но Витя тут же осадил