Гигант был мёртв. По его телу змеились побеги, в пустых глазницах квакали лягушки, в изломанных, беспомощно раскинутых крыльях поселились муравьи. Сломанные рёбра торчали из распоротого бока. Внутри стояла молчаливая чёрная вода. Просека, оставленная рухнувшим с небес титаном, успела основательно зарасти. Там, где когда-то горела земля, теперь пробивались на свет тоненькие ёлочки.
Она жила здесь столько, сколько себя помнила. Любопытные зайцы становились её добычей, ночами она пела с лягушками и танцевала при луне на холодной спине гиганта, чтобы утром вернуться в своё уютное гнёздышко глубоко внутри огромной туши. Она была духом, призраком, последним живым болотным огоньком, теплящимся над мёртвой водой.
Иногда по ночам в ельнике двигались чёрные тени – и тогда она замирала, стараясь не дышать, потому что чуяла – там бродит смерть. Утром тени всегда уходили, оставляя после себя пожелтевшую хвою, запах гнили и глубокие следы когтей на стволах.
А ещё она знала тайну. Под чёрной спокойной водой лежало то, за чем обязательно придут. Об этом ей рассказали те, кто когда-то был душой гиганта и чьи кости теперь лежали в его гулком мёртвом чреве. Их было немного, но она знала их всех по именам. Пилот, Штурман, Инженер, Солдат. Сильные, уверенные в себе мужчины: они и после смерти не переставали верить в лучшее.
– Па-та-мушта в самолёте всё зависит от винта!
Неизвестно откуда взявшаяся мелодия крутилась и крутилась в голове, а дальнейшие слова так и не вспоминались.
– … всё зависит от винта!
Обойти бурелом, остановиться, послушать. Нет, всё чисто.
– Па-та-мушта в самолёте…
Лес тянулся и тянулся. С низкого хмурого неба мелкий дождик настукивал в капюшон. Толстый слой хвои под ногами слегка пружинил. Идти было легко и весело. В кои-то веки заказ был прост и понятен: дойти, найти, обыскать и доложить. Никаких тебе «пойди туда, не знаю, куда», даже район поиска на карте обозначили. Лепота!
Хантер снял с пояса фляжку и поболтал над ухом. Ещё на пару дней хватит. Он открутил крышку. Аромат окутал, как верблюжий плед, мягко защекотал ноздри, всколыхнул старые воспоминания. Хантер сделал ещё два вдоха, встряхнул головой и вернул флягу на место. Драгоценную жидкость нужно беречь.
Когда-то у него было имя. Кажется, что-то оканчивающееся на «слав». Владислав? Святослав? Станислав? Старые воспоминания, как полуразложившиеся трупы в мутной воде, давно потеряли очертания, вкус, запах и цвет. Остались только несвязанные между собой факты. Дома, улицы, другие люди, свет и… Да, свет он помнил. Яркий, терзавший глаза, принёсший боль.
Хантер зашипел сквозь зубы.
Песенка. Как там дальше, про самолёты?
Он не помнил.
Метров через пятьсот деревья расступились. Под ногами захлюпало, а потом и зачавкало. Он замер и прислушался. К душистому лимонному аромату багульника примешивался запах изрядно полежавшего мяса. Ветер стих, было слышно, как капли дождя падают в омуты и постукивают по вспученной, проржавевшей обшивке.
Самолёт был на месте. Огромный военный транспорт не смогло полностью проглотить даже всеядное болото. Накренившийся корпус большей частью ушёл под воду, вскинув над поверхностью крыло, как утопающий, последним усилием умоляющий о спасении. Хантер усмехнулся: вместо помощи пришёл он.
Болото казалось мирным, но опыт подсказывал, что пословица про чертей в омуте – далеко не пустые слова. Лучше немного понаблюдать. Он скрестил ноги и уселся под ближайшим деревом.
Она распахнула заплаканные глаза и лежала какое-то время, силясь разжать кулаки, накрепко вцепившиеся в одеяло. В душной полутьме всё ещё висел отголосок её крика. Из леса снова вышла одна из теней.
Хантер напряг слух, потянул носом холодный воздух. В самолёте явно кто-то был. Человек. Больше ждать не нужно, да и не хотелось. Внутри мёртвого гиганта его ждал приз. Несколько литров чудесной свежей жидкости. Всё барахло пусть берёт заказчик, но это, это… Хантер облизнул пересохшие губы, потом не выдержал, сорвал заветную флягу с пояса и сделал несколько глотков, захлёбываясь от жадности и сладкой боли, которую нёс с собой эликсир. Острой боли пробуждённых воспоминаний.
Сначала был свет. Палящий, невыносимый свет жёг сквозь веки, он не пропадал и не заканчивался, продолжал мучить бесконечно долго. Вроде вспышка на то и вспышка, чтобы длиться мгновения. Может быть, для кого-то. Горела кожа, выпадали волосы, а яркие лучи всё жгли и жгли. Долго, бесконечно, невыносимо. Он катался по земле и бился головой о стены, но пытка не заканчивалась.
И тогда он выдавил себе глаза.
Потом он долго бродил, шаря перед собой руками, натыкаясь на всё подряд. Он искал. Дни перестали существовать, время остановилось, растянулось в бесконечную ленту Мёбиуса.
Но он продолжал искать. Кого?
Пытался вернуться. Куда?
Хотел помочь. Зачем?
Сначала ему помогали, но людей вокруг становилось всё меньше и меньше. Они твердили о неведомых болезнях, пришедших сразу за вспышками, о том, что им надо выживать. Говорили, что он ужасно выглядит, и что они не знают, что с ним делать. Клятый свет никуда не ушёл, он поселился внутри черепа и жёг глаза изнутри. Не давал спать, не давал думать.
Однажды они бросили его. Встали и ушли, думая, что он не слышит. Он слышал, но подыгрывал, потому что ему было всё равно. Когда вокруг стало тихо, он долго лежал неподвижно. Пока не умер.
Хантер потряс над распахнутым ртом флягой. Пусто. Ничего, скоро внутри снова заплещется благословенная жидкость.
Что было потом, он почти не помнил. Наверное, свет всё выжег. Когда он очнулся, больше ничего не болело. Свет отступил, а каждый звук и каждый запах рассказывали об окружающем больше, чем когда-то глаза. Да и с самими глазами что-то произошло – он боялся узнать, что.
Иногда свет грозил вернуться – и только свежая кровь приносила облегчение. Добывать её поначалу было нетрудно, но она будоражила воспоминания, которые были хуже, чем свет. Между глотками была только пустота. То, что когда-то было человеком, стало Хантером, охотником пустошей.
Лёгкий ветерок донёс запах страха, примешанный к болотной гнили. Сладкий запах жертвы.
– Па-та-мушта в самолёте всё зависит от винта!
Продолжая напевать, Хантер встал и пошёл вперёд. Слова дурацкой песенки отскакивали от деревьев, от травинок и от корпуса самолёта. Отскакивали и возвращались, чтобы вести вперёд – наполнять флягу.
Тень приближалась. Раньше они никогда не подходили так близко. В маленькое окошко, одно из многих в металлической туше было видно, как от дальних деревьев шёл высокий человек в высоких резиновых сапогах. У него не было
