воды ножки в красных колготках беспомощно бьют о каменные стенки на пятиметровой глубине. Роза упала на колени. Замерла на секунду, зажимая рот руками. Села на землю, обхватила голову и заорала:
— Антон! Назар! Зифа! Господи!
Первой прибежала Зифа. Выпачканными в муке руками она встряхнула Розу:
— Что-о?!
Роза вперилась в глаза Зифы, дрожащей рукой указывая на колодец. Зифа заглянула в него как раз в тот момент, когда вода сомкнулась над детской туфелькой.
— А! — Зифа вскрикнула и принялась наотмашь бить Розу по голове. — Что б вы все! Проклинаю! Проклинаю вас всех! Дочь забрали! Внучку… — дальше она только кричала и хлестала Розу по лицу, пока на крики не выбежали мужчины. Антон отшвырнул Зифу. Та упала навзничь и, тыкая пальцем в сторону колодца, кричала срывающимся голосом:
— Илона! Илона!
— Что? Что Илона? — разводил руками Антон.
— Упала, — сообразил Назар и пошёл на Розу, сидевшую с окрававленным лицом, вцепившись себе в волосы. — Ах ты…
— Стой! — схватил его за руку Антон.
Назар развернулся и ударил Антона в лицо. Антон пнул Назара в голень. Они сцепились, упали и дрались, пока не обессилили. Так и нашли их Олег с Дилярой ревущими и бьющимися о землю у колодца.
…
— Пожалуйста, — кричит экскурсовод, — кто хочет осмотреть виноград, у вас пять минут.
Выхожу из автобуса, разминаюсь. «На кой я вообще поехал на эту экскурсию?» Народ толпится у забора, с которого свисают побеги виноградного куста и огромные грозди. От нечего делать подхожу полюбопытствовать. Ягоды, и правда, гигантские. «Странно: солнце справа, а слева из-под листьев вроде как лучи пробиваются». Женщины галдят, судачат. Мужики кряхтят, стесняются показать, что им тоже интересно. «Нет, ну странно это: откуда там свет?» Подхожу, осторожно приподнимаю широкий гладкий лист. Одна ягода светится изнутри. Как тусклая зелёная лампочка. Протягиваю к ней руку и касаюсь пальцем. Вздрагиваю от голоса у самого уха:
— Сорвите и спрячьте!
— И будет мне счастье? — улыбаюсь широкоплечему невысокому мужчине со смуглым лицом, одетому в оранжевую гавайскую рубашку с пальмами и бермуды песочного цвета.
— И вы сможете помочь мне в одном деле, — он испытующе смотрит на меня. — В хорошем деле, не сомневайтесь.
— Это в каком таком хорошем? — уточняю со скептической усмешкой.
— Но если сорвёте, обратного пути не будет.
Срываю виноградину и с размаху зашвыриваю её подальше вниз по склону.
— Желаю успеха в хорошем деле. — Очень меня раздражает, когда не отвечают на вопрос.
Возвращаюсь в автобус. Все уже на местах. Едем дальше к вершине — там смотровая площадка.
…
Диляра в городе работала администратором гостиницы. Красивая была — не обожги глаза! Волосы чёрные, глаза чёрные. На работе ходила в форме: узкая красная юбка, белая блузка, чёрные лодочки. Стройная — что твоя статуэтка! Туристы и командировочные до испарины на лбу выдумывали вопросы, только чтоб от неё подольше не отходить.
Она как поняла, что случилось, сразу с ума сошла. В районной психушке её держали. Сначала Олега пускали к ней, а после совсем изолировали.
…
На вершине экскурсанты рванули оцифровывать красоты. Опять меня застаёт врасплох голос над ухом:
— Когда зайдёте в дом, лучше не бояться. И ни с кем не разговаривайте. Найдите вход… — Это тот же смуглолицый.
— Мужик, да отвали ты! — Ухожу от него в сосновую рощицу — с десяток-другой деревьев.
— Меня Ирфан зовут! — кричит он мне вслед.
Прохожу рощицу насквозь. Вид отсюда не хуже, чем с площадки. Тоже видно море, город, два домика на крохотном плато ниже по склону. Надо возвращаться к остальным. «Опять этот жареный хрен пристанет. Чёрт!»
«Так, в чём дело?» — Уже минут десять иду по этой роще. Вроде только что поднимался к вершине, а теперь тропинка ведёт вниз по склону. С чистого неба полил дождь.
…
Куски бетона падают нам под ноги. Ирфан сосредоточен. Уверенно кромсает камень. Как из песочных часов высыпается песок. Свечу фонарём. Внутри колодца обнажаются корни виноградного куста — будто высоковольтные провода. Между ними показывается детская ручка. Никаких следов разложения. Только кожа пожелтела. Вот открылись голова и плечи.
— Ирфан! У неё глаза открыты! — ком застревает в горле.
— Давай… виноградину, — сипло выдавливает Ирфан.
— Я же выбросил её, — ко мне приходит осознание невосполнимой потери.
— В кармане, — блеет Ирфан, не сводя глаз с мёртвого ребёнка.
— Что? Да? — Шарю по карманам. Вот она, и правда. «Откуда? А это важно?»
В ягоде горят очертания детского лица. Губы подрагивают в грустной улыбке. Протягиваю виноградину Ирфану.
— Клади ей в рот, — голос Ирфана выдаёт тревожное ожидание.
— Я? — Вдруг ощущаю слабость в коленях.
Ирфан кивает и подталкивает меня к трупу. Подхожу. Сразу не решаюсь, но протягиваю руку и проталкиваю ягоду между губ ребёнка.
Удар током. Вспышка.
…
Олег номера всех экстренных служб в мобильник записал. Для директора школы это важно. Но не пригодилось ни разу, слава Богу. Теперь же он всех вызвал: спасателей, милицию, скорую. Но что там потом было, плохо запомнил. Морг. Похороны. Психиатрическая больница. А как из колодца виноград вырос, Олег уволился и уехал. В никуда. Подальше чтоб.
…
Темнота. Открываю глаза: «Мама… Батя… Тесть с тёщей… Полиция… Скорая…»
— Эх, Олег Антонович… — укоризненно смотрит на меня участковый и отдаёт матери мой паспорт. — Опять вы за своё! — И матери: — Бетоном, может, залить эту штольню?
Мать отмахивается и уходит.
— Простите… — говорю. — А Ирфан?
Мне не отвечают. Отец объясняет участковому:
— Когда внучку… доставали, спасателя в штольне завалило. Ирфан Акчурин его звали.
— М-да, дед, беда, — участковый хмурится, жмёт отцу руку.
Мне стыдно.
Овсянка
Для повара работа в олимпийской деревне — как для спортсмена золотая медаль на олимпиаде. А если тебе двадцать два — как для каратиста пятый дан. Уровень! Повезло — знай, держись. Хорошо, что Андрей в училище — до армии ещё — научился работать быстро. Вот, нынче, за окном ещё темень зимнего утра, а на кухне уже и ножи поточены, и половники блестят, и картошка почищена, и посуда для завтрака стопками сложена. Шеф придёт через полчаса, не раньше. Можно посидеть в подсобке, на телефоне поиграть или кино посмотреть.
Звонок мобильного, будто сирена боевой тревоги. Так и есть — на фоне синей лягушки надпись: «Шеф».
— Да, Пал Сеич! — Андрей привстал. — А… К обеду будете? Ага… Овсянка на завтрак? Понял! Да… справлюсь. До свидания, Пал Сеич!
Не открывать же шефу страшный секрет: Андрей овсянку и есть не любил, и готовить толком не умел. На него каши нагоняли скуку. То ли дело торты! И
