Леонид Алексеев
Операция "Бангладеш"
1
2005, Москва
К утру и без того молчаливая Олеся совсем сникла. Она покачивалась на кухонном табурете, смотрела на Павла, наклонив голову, и по временам порывисто промакала уголок глаза изрядно измятой салфеткой. Олесины сжатые губы подрагивали. Павел сдвинул чашки и лениво насыпал в них по три ложки кофе. В свою чашку бросил кусок сахара, а в Олесину — квадратик чёрной шоколадки.
— Слишком крепкий, хватит уже, лучше чаю, — умоляюще поморщилась Олеся.
— Пора мне, Олесь, — Павел звякнул чайной ложкой о блюдце и встал, — пора, надо ещё билет купить.
— Я провожу. — Олеся подскочила, легко, как упругий резиновый мячик, и скрылась в ванной.
Павел вяло возразил, мол, незачем, но, видя Олесину решимость, смирился.
Утреннее солнце насквозь прошило лучами утлую однушку на окраине Москвы. Три шага, и Павел оказался в крохотной комнатушке. «Девичья светёлка», — умилялся он вчера вечером, войдя сюда впервые. У одной стены — диван для дюймовочки. На нём горка подушек и подушечек. Напротив — открытые книжные полки — Булгаков, Довлатов, Евтушенко, «Ветеринарная фармакология». Посреди них маленький плоский телик. У окна, задрапированного серебристыми шторами и молочно-белым тюлем, узкий столик с ноутбуком и стаканом под карандаши. И повсюду фотографии — по стенам, на полках, на подоконнике. Животные, животные. Львица Сидоровна из самарского зоопарка Павла. И на весь фотозверинец одно человеческое лицо. Павел щёлкнул по носу свой портрет и тоскливо посмотрел на диван: так он и простоял без дела всю ночь.
— Я готова.
Павел обернулся. У двери стояла Олеся. Свежая, как это летнее утро. Тёмно-синее платье в белую полоску, жёлтые босоножки и жёлтая косынка поверх чёрных волнистых волос до плеч. «Останусь!» — разлилась в сердце Павла тёплая нега.
— Тут тебе в дорогу, — Олеся протянула пластиковый пакет.
— Зачем… — Павел не стал спорить и взял. — Спасибо!
«В дорогу! Да, решил уже!» — он твёрдо отмёл уютные фантазии и поднял с пола оранжевую дорожную сумку.
***
Пока Олеся запирала дверь, Павел уже спустился на один пролёт. На площадках бодро торчали из массивных горшков кустики растений с кожистыми листьями. Во влажном запахе свежевыкрашенных стен угадывалась горечь табачного дыма вперемешку с ароматом сдобы — на нижних этажах невидимый заядлый курильщик и неведомая хлопотунья стряпуха уже начали свой день. «Я хочу сюда возвращаться, — Павел почувствовал слабость в коленях, — каждый день».
По притихшему подъезду будильником прозвенели ключи. Клацнул замок Олесиной сумочки, и по ступеням зацокали каблучки-гвоздики. Павел обернулся и увидел силуэт Олеси против яркого окна.
— Идём, а то ещё уедет, — тревожно поторопила она.
Сердце Павла застучало телеграфом: «Вернуться, бросить сумку и в Сокольники, в Лужники. Накормить Олеську мороженым, выпить пива и целоваться, целоваться. Сейчас нужна скамейка под тополями или сиренью, а не такси на вокзал». Но Павел только кивнул и послушно поплёлся вниз.
***
— Казанский? — уточнил таксист, очнувшись от дрёмы.
— Да, как заказывали. — Павел сел вперёд, поёрзал и вышел. — Пересяду, — крякнул он и плюхнулся назад, к Олесе.
— Воля ваша, — пробубнил водитель, настраивая навигатор. — Минут сорок ехать, ещё выспаться успеете.
Взгляд Павла коснулся подола Олесиного платья над коленками. «Целых сорок минут на передумать, — подсказала неожиданно приятная надежда, — точка невозврата ещё впереди». Павел отвернулся к окну. Сонные кварталы барахтались в молодой листве, как в зелёной пене. Чистые автобусы блестели и отражались в стеклянных павильонах остановок. Фигурки ранних прохожих у пешеходных светофоров терялись на просторах проспектов и площадей, оттеняя размах и масштаб города. «Столица, — Павел останавливал глазами городские пейзажи, запоминая штрихи и краски, — ничей город, город-общежитие, ты всегда здесь будешь только гостем».
***
От стоянки такси до касс вокзала шли молча. У дверей Павел обернулся и, не скрывая раздражения, рубанул воздух ребром ладони:
— И не надо плакать. Что, мы с тобой первые?
— Я не плачу, — Олеся виновато улыбнулась.
Павел отшагнул в сторону, развернулся и закивал:
— Мы же взрослые люди. Мы же понимаем. Ну не срослось. Бывает! Чему удивляться?!
— Я не удивляюсь, — пожала плечами Олеся.
— И не звони мне каждые пять минут, — Павел развёл руками, — чувствую себя подростком, честное слово.
— Я не звоню, — Олеся потупилась.
Павел уверенно распахнул дверь и вошёл. Олеся прошмыгнула следом.
Павел оглядел пустое помещение и растерялся. Взгляд, привыкший сравнивать длины очередей и выбирать самую короткую, прыгал с одной кассы на другую, пугаясь свободных окошек, как калькулятор деления на ноль.
— Вот свободно, — Олеся плечом слегка подтолкнула Павла вперёд.
— Слишком что-то свободно, — пробурчал Павел и навалился грудью на узкий пластмассовый подоконник: — Один до Самары, будьте любезны. Купе. На сегодня.
Короткостриженная кассирша, девушка лет двадцати пяти, в белоснежной форменной рубашке облокотилась на стол, положила щёку на кулак и спала над толстым справочником с набранными мелким шрифтом таблицами и формулами.
— Девушка! — Павел нетерпеливо постучал костяшками пальцев по стеклу кассы.
Книга соскользнул на пол, кассирша встрепенулась и презрительно посмотрела на Павла.
— Самара. Купе. Сегодня, — нарочито сдержанно повторил Павел.
Девушка нехотя, но ловко пробежала пальцами по клавиатуре компьютера и с усталым удовлетворением выдохнула:
— Кончилась Самара.
— Что ж такое! — Павел стукнул кулаком по подоконнику. — Посмотрите ещё раз, девушка, может, завалялся где билетик, а?
— Где завалялся, — кассирша кисло скривилась, — в компьютере?
Павел повернулся к Олесе:
— Видишь, вот… Ну что ты смотришь?
— Я не смотрю. — Олеся отвернулась.
— И никто, конечно, не виноват! — У Павла в висках застучала кровь.
— Я не виновата. — Олеся потянула Павла за локоть. — Пойдём домой.
— Домой… Леся… Домой… — прохныкал Павел, запрокинул голову, разглядывая потолок, и вздохнул: — Скоро будем ездить, как в Бангладеш, на подножках и крышах вагонов.
Позади отворилась дверь. Павел повернулся на звук и невольно тяжело сглотнул. В их сторону от входа шёл молодой мужчина. Ростом выше среднего, подтянутый, широкоплечий. Манерно уложенные русые волосы отливали золотом в солнечных лучах, бьющих сквозь пыльные окна. «Ишь, красавчик, — озлобился Павел, оглядев безупречно сидящий на вошедшем кремовый летний костюм, и украдкой взглянул на Олесю. — Так и знал! На такого, конечно, кто ж не посмотрит?!» Ранимое мужское эго Павла запаниковало и выбросило белый флаг.
— Простите, господа, — обратился к ним красавчик бархатным баритоном, — могу я сдать билет?
— А у вас докуда? — выпалил Павел и тут же мысленно высек себя за «колхозную» интонацию.
— Разве не по всем направлениям есть возврат? — чарующе дипломатично уточнил красавчик.
— Да нет… — растерялся Павел, — вот касса.
— «Да-нет», — заворожённо повторил красавчик, голубые
