на репетициях, что слишком уж приветлива с одним из кружковцев, издавна выступавшим на сцене в первых ролях. Странным казалось, что Валя не допускала и мысли о ребенке, не хотела его. И не раз, думая обо всем этом, Грудинин приходил к выводу, что за год так и не возникла между ними та душевная близость, которая даже разных и внешностью и характером людей делает все-таки похожими друг на друга, немыслимыми друг без друга. Правда, прощались, когда уходил на фронт, с пылкими клятвами, с горячими напутствиями, но сомнения остались или, вернее, пробудились вновь. Получал письма, по нескольку раз перечитывал их и не угадывал за их строками ничего, настолько еще мало он и Валя знали друг друга. А в последнее время и писем не стало. Да и что письма? Насколько меньше говорили они, чем вот эта простенькая и сказочная ниточка, связавшая навек две человеческие судьбы. Во взводе знали о переживаниях Грудинина и старались не бередить их. А вот сегодня не сдержались, пришлось к слову, и подшутили.
— Бросьте парня разыгрывать, — строго сказал Болтушкин, снова становясь сосредоточенным и собранным. Нитку он бережно спрятал в конверт и затем в боковой карман шинели. — Давайте-ка по местам, командир роты идет.
IV
Леонов, видимо, пришел с чем-то важным. Солдаты следили, как он, отозвав в сторону помкомвзвода, долго что-то объяснял, кивком головы или осторожным жестом руки указывал на местность, лежавшую перед окопом.
Чуть снижаясь с прибрежной возвышенности, что делало позиции гвардейцев намного выгоднее по сравнению с позициями противника, стелилась в сторону вражеских траншей заснеженная степь. Ветер кое-где выдул снег, и эти места темнели, точно разводья в море. Слегка волнистая равнина тянулась вдаль, будто и в самом деле раздольные морские просторы. Чуть приподнятые над ней колья беспорядочно поставленных проволочных заграждений и артиллерийские реперы с подвязанными пучками соломы казались на этом величавом просторе жалкими, утлыми снастями кораблей, легко, шутя разметанных шквалом. А вон там виднеются и выброшенные могучим прибоем, окутанные серозеленой тиной трупы. Кто раскинулся навзничь, кто ткнулся в землю боком, кто сбился в предсмертной агонии комком — кого и как гневно кинула наземь крутая, не охочая до шуток волна. После неудачной атаки немцы еще не успели убрать погибших, и их лежало особенно много против окопов первого взвода, куда немцы нацеливали острие утренней атаки.
Что привлекло сейчас внимание Леонова на этом поле боя?
— Может быть, скоро начнем и мы, братцы? — оживленно воскликнул Злобин, думая о предстоящем наступлении.
— Да уж, пожалуй, скоро, — проговорил Скворцов, вспоминая то, что ему пришлось заметить, будучи в тылу батальона. — Артиллеристы на плацдарме так и снуют, да и саперы на реке топориками чаще стали постукивать.
— Эх, языка бы сейчас хорошего, чтобы все их карты раскрыть.
— Карта у них сейчас известная… крепко битая, по-сталинградски.
— А думаете, они знают про Сталинград? Им Геббельс такую слюну пустит, набрешет такое, что только уши распускай.
— Не могут не узнать… все равно должны узнать.
— Когда мы по потылице им дамо, тогда до них дойдет… це вже я знаю, факт.
Леонов пошел дальше в окопы второго взвода. Болтушкин вернулся к солдатам. Все с нетерпеливым ожиданием смотрели на старшину. Он сообщил, что сегодня через окопы первого взвода пойдут в ночной поиск полковые разведчики. Надо быть готовыми в случае чего поддержать их, прикрыть огнем.
…Зимний день угасал быстро. В пять часов вечера уже стемнело, к тому же появился туман, и редкие ракеты фашистов не освещали ничего, а словно бы плавали в воздухе огромными, тускломолочными шарами. Лишь порой они отбрасывали трепетные отблески, да и то не вниз, а вверх, в хмурое небо.
Время для поиска было самое подходящее, тем более что после недавней атаки гитлеровцы наверняка еще не заминировали проходы к своим окопам, намереваясь ночью выслать санитаров и подобрать убитых.
Четверо разведчиков очутились в первом взводе как-то незаметно и неожиданно для всех, будто все время укрывались здесь же, в нишах. И хотя окопы для них были чужими — не они их отрыли, держали они себя здесь по-хозяйски, бесцеремонно, с нагловатой важностью, как порой держит себя молодой мастер, собираясь показать своим еще более молодым подмастерьям настоящий, высокий класс работы.
Разведчик с неразличимым в темноте лицом подошел к ячейке, где стоял Вернигора, скользнул быстрым лучиком фонарика по высокой гладкой стенке окопа, презрительно проговорил:
— Эх, а еще, наверное, наступать собираешься?! Из окопа и не вылезть.
— Не учи, ще молодый, — обиделся Вернигора.
— Молодый! Сказано — пехота!.. Дай лопату, — повелительно произнес разведчик и быстро, несколькими ударами лопаты, вырубил в глинистом грунте стенки несколько ступенек.
— Вот тебе и дорога на Украину.
Слева чей-то густой и еще более властный глос тихо спросил:
— Романов, полотенце взял?
— Позабыл, виноват, товарищ сержант, — смутился разведчик, стоявший рядом с Вернигорой.
— Раззява. Что же, портянку снимешь, что ли?
— Можно и портянку, товарищ сержант.
— Эх, сказано — разведка! — не вытерпел и тоже иронически протянул Вернигора, глядя, как его сосед присел на патронный ящик и завозился с сапогом.
Сержант вынул из кармана шинели припасенную для чистки винтовок ветошь, протянул ее разведчику.
— Что же, в поиск без портянки пойдешь? Бери, вот гебе кляп.
Выждав, когда в небе померкла очередная серия молочнотусклых шаров, разведчики скользнули за бруствер, исчезли в темноте.
Первый взвод настороженно всматривался и вслушивался в ночь. Она нависла угольным пластом — немая, безмолвная, тяжелая. И, как блестки на изломах угольной глыбы, изредка просекал ее золотисто-красный пунктир трассирующих пуль. С минуту тишина представлялась такой безмятежной, что ожидалось — вот-вот ветер донесет крик петуха, песню загулявшихся за позднюю пору девчат, скрип колодезного журавля. Но тут же вверху рвались ракеты, наливали тревожно-мерклым светом многосаженные, очерченные черной каймой окружности, и зримо представлялось, каким нечеловеческим напряжением полны там впереди каждый шаг, каждое дыхание и движение.
— Нелегко ребятам будет. Немец сейчас пошел беспокойный, трусливый, не до сна ему сейчас, — озабоченно заметил Болтушкин.
— Перехитрят. Ребята, видать, бывалые, — отозвался Скворцов.
И вдруг что-то рванул и во всю ширь разодрал черный креп ночи. Грянули выстрелы, автоматные очереди, слева спохватился и скороговоркой заговорил пулемет, бухнули, упав на дно ночи, гранаты.
— Нащупали. Значит, что-то есть.
— Смотреть в оба, чтобы по своим не ударить, — раздался с левого крыла окопа голос Леонова. А Вернигора, услышав впереди окопов свист, и сам вложил пальцы в рот и свистнул этаким соловьем-разбойником.
И вот в темноте сперва неясно, а затем отчетливей и отчетливей обозначились приближающиеся силуэты. Над бруствером
