высокие качества и добродетель так славно изобразил Д. В. Давыдов, и я явился к нему. Помню, что я застал генерала в биллиардной, с кием в руках. Открылось, что фамилия моя ему известна, что он очень хорошо знает матушку и всякий раз, что ездит в Крым, где у него поместья, заезжает к ней. «Снимай шарф, клади кивер и пойдем обедать», — сказал он мне.
Дня через три я скакал в полк, где вскоре должна была разыграться и наша катастрофа.
Глава IV
Приезд в Линцы. — Пестель знакомит меня с членами тайного общества. — Деление общества на три управы. — Мои политические убеждения. — Аракчеев и Греч. — П. И. Пестель — один из замечательнейших людей своего времени. — «Русская правда». — Беседы с Пестелем с глазу на глаз. — Честолюбие Пестеля. — Совет графа Палена Пестелю. — Планы Пестеля. — Граф Витт хочет вступить в общество. — Я выполняю поручение Пестеля. — Разговор с Юшневским. — Я отклоняю принятие полка. — Способности Пестеля. — 2-я армия в мое время. — Таинственное сообщение Пестеля. — Расчеты Пестеля на 1-й баталион. — Предатель Майборода
Квартира Вятского полка была в Линцах, местечке, принадлежавшем к Сангушке, о котором я со временем скажу несколько слов.
Приехав в Линцы, покуда мне еще не отвели казенной квартиры, я остановился у еврея к тотчас же послал узнать, дома ли полковник Пестель. Меня велели просить обедать. У Пестеля я застал много людей, мне вовсе не знакомых, как то: В. Л. Давыдова — полковника в отставке, Лихарева — Генерального штаба и Полтавского пехотного полка поручика Бестужева-Рюмина к несколько офицеров Вятского полка. Пестель после форменного представления назвал меня членом общества, и все со мною стали гораздо откровеннее.
С первого же раза В. Л. Давыдов очаровал меня своею любезностью и веселостью. Узнав его после короче, я убедился, что он был представителем тогдашнего comme il faut, богат, образован, начитан, весь век свой провел в высшем обществе, был адъютантом князя Багратиона. Лихарев также мне понравился, но Бестужев произвел на меня какое-то странное впечатление и показался мне каким-то восторженным фанатиком, ибо много говорил, без связи, без плана. Я оставался с ним холоден, и так мы провели первый вечер у Пестеля.
Тут-то я узнал, что общество разделялось тогда на три управы: Северную — под управлением Никиты Муравьева. Южную — под управлением Пестеля и Васильковскую — под управлением Сергея Муравьева-Апостола. Южное было довольно многочисленно и существовало уже 10 лет. Я не стану описывать его начала, его цели и проч., потому что кто об этом не писал; но лучше всех и вернее изобразил нам картину всего этого кн. П. Долгоруков. Он отдал в своем описании полную справедливость этим жертвам за свободу своего отечества, этим людям, которые в цветущих летах своих (какими были почти все члены общества) не убоялись пренебречь всем, что обыкновенно льстит нам в молодости — карьерой, службой, богатством, — чтоб улучшить судьбы отечества своего.
Про себя скажу откровенно, что я не был ни якобинцем, ни республиканцем, — это не в моем характере. Но с самой юности я ненавидел все строгие насильственные меры! Я всегда говорил, что Россия должна остаться монархией, ио принять конституцию.
Члены общества знали жизнь, понимали недостатки старого времени, но нельзя отнять у них и того, что были знакомы с хорошими сторонами ее, поэтому желали прогресса под другим именем. Я мечтал часто о монархической конституции и был предан императору Александру как человеку, хотя многие из членов, так как и я, негодовали на него за то, что он в последнее время, усталый от дел государственных, передал все управление Аракчееву, этому деспоту необузданному.
История еще не разъяснила нам причин, которые понудили Александра — исключительно европейца 19-го столетия, человека образованного, с изящными манерами, доброго, великодушного, — отдаться, или лучше сказать, так сильно привязаться к капралу павловского времени, человеку грубому, необразованному. Говорят, что лицо есть зеркало души, и это зеркало было у Аракчеева отвратительно.
Я помню время, когда Н. И. Греч перевел с латинского «Временщика» времен Рима. Мы с жадностию читали эти стихи и узнавали нашего русского временщика. Дошли они и до Аракчеева, и он себя узнал, потому что тотчас же послал за Гречем.
Вообразите себе, как перепугался этот писатель, когда его схватили и мчали на Литейную, где жил страшный человек. Но Греч дорогой утешал еще себя тем, что, может быть, Алексей Андреевич, очарованный его слогом, поручит ему написать что-нибудь о Грузине или о военных поселениях. Но представьте себе его положение, когда, представ пред очи Аракчеева, он услыхал гнусливый вопрос:
— Ты надворный советник Греч?
— Я, ваше сиятельство.
— Знаешь ли ты наши русские законы?
— Знаю, в с.
— У нас один закон для таких вольнодумцев, как ты: кнут, батюшка, кнут!.. Слышишь, чтобы завтра в Петербурге не было этой брошюры! Ступай и собирай везде как знаешь, а не то я тебя сошлю туда, куда Макар телят не гонит!
Передаю этот анекдот за то, за что купил.
Освоившись, обжившись в полку, я, проведя с Пестелем почти неразлучно два года до минуты, где нас судьба так жестоко разлучила — и навсегда, — я узнал его коротко и могу сказать про него, что он был один из замечательнейших людей своего времени. Он жил открыто. Я и штабные полка всегда у него обедали. Квартиру он занимал очень простую — на площади, против экзерцицгауза, — и во всю длину его немногих комнат тянулись полки с книгами, более политическими экономическими и вообще ученого содержания и всевозможные конституции. Зато я не знаю, чего этот человек не прочел на своем веку на многих иностранных языках. 12 лет писал свою «Русскую правду». К тому же Пестель имел громадную память. Эта «Русская правда» часто хранилась у меня, когда Пестель должен был отлучаться из дома на продолжительное время, — так берег он до поры до времени свое детище! Я несколько раз прочитывал эту конституцию для России и помню, что вступление было написано увлекательно, мастерски, да и вообще чего, кажется, не сообразил этот человек, приноравливаясь к русским нравам?
Не раз беседуя с Пестелем с глазу на глаз в длинные зимние вечера, я часто спрашивал его:
— Как это вы, П И, гениальный человек, а не шутя полагаете возможным водворить в России республику?
— А Соединенные Штаты чем же лучше нас? — отвечал он мне.
— Но там другие элементы, — возражал я, — помилуйте, Соединенные Штаты долго были колонией) Англии, платили ей дань и только, когда почувствовали свою мощь и у них явился Вашингтон, решились отделиться. Положим, и у нас найдутся Вашингтоны,
