чтобы я была покорной, по крайней мере сейчас. Он хочет наказать меня за то, что я сделала, сломать меня. Он рассчитывает получить от этого удовольствие, поскольку не может получить его, лишив меня девственности против моей воли. Не имеет значения, покорная я или мятежная. Он собирается мучить меня так или иначе.
С таким же успехом я могла бы не облегчать ему задачу.
Я знаю, что мне нужно как можно больше спать, но сначала я принимаю душ. Я хочу, чтобы ощущение его рук убралось с моего тела, и я оставляю свет выключенным, вхожу в душ со стеклянными стенками и включаю воду настолько горячую, насколько могу это выдержать. Мыло пахнет полевыми цветами, и я тру себя им снова и снова, пока не чувствую жжение, умываю лицо, а затем опускаюсь на кафельный пол, подтягиваю колени к груди и прижимаюсь к ним лбом.
Все развалилось. Я никогда не чувствовала себя такой одинокой. Сейчас я чувствую себя виноватой за то, что так гордилась собой, за то, что чувствовала себя такой победительницей, что осуществила свой безрассудный план. Я не просто допустила небольшую ошибку… я допустила фатальную ошибку.
Это будет иметь последствия на всю оставшуюся жизнь.
Я думала, что смогу перехитрить их всех, но, несмотря на всю мою браваду по поводу власти в кабинете моего отца, я знаю, что никогда не была более беспомощной. Я должна была следовать правилам. Я бы по-прежнему принадлежала Диего, но, возможно, он относился бы ко мне с некоторым подобием уважения, как подобает ценной невесте и будущей матери его детей, а не… Единственная ценность, которую я имею для него сейчас, это вместилище его жестокости и любых будущих сыновей, которых я могла бы подарить ему, чтобы он мог гарантировать, что сын его брата не унаследует бизнес.
Когда вода начинает остывать, я поднимаюсь с пола в душе и вытираюсь, закусывая губу, чтобы сдержать слезы. С мокрыми волосами в комнате становится еще холоднее, но у меня нет сил пытаться что-то сделать с камином, поэтому вместо этого я просто роюсь в шкафу в поисках чего-нибудь для сна. Я не хочу включать свет, я хочу оставаться в темноте, где безопаснее.
Я нахожу ночную рубашку и натягиваю ее, мягкий хлопок трется о мою истертую кожу из-за тесного платья, и рук до боли хватающих, толкающих и пихающих меня всю ночь. Кровать застелена стеганым одеялом и тканым пледом поверх него, пуховые подушки, которые, по крайней мере, кажутся мягкими, и я погружаюсь в них, благодарная хотя бы за какой-то крошечный комфорт. Я уже хватаюсь за соломинку, пытаясь найти все, что в моих силах, чтобы сделать это более терпимым.
Я хотела бы спрятаться хотя бы здесь, но я знаю, что утро наступит слишком быстро. Я закрываю глаза, но кровать пахнет совсем не так, как мои подушки и простыни дома. Мне неприятно осознавать, насколько я одинока, заперта здесь с кем-то другим, у кого ключ в руках. Слезы наворачиваются на глаза. Я расстроена, напугана, зла и измучена, и я зарываюсь лицом в подушку, сжимая ее, пытаясь сдержать крик. Я чувствую себя загнанным животным, и слезы текут быстрее, рыдания сотрясают мое тело, когда я глубже вжимаюсь в кровать и пытаюсь не представлять дом, не представлять Найла, не представлять ничего, что я потеряла.
Но, конечно, это невозможно.
Когда я наконец засыпаю, мне снится именно он. Мне снится, что я стою в дверях его гостиничного номера, в красном платье из той первой ночи, с ключом в руке. Он сидит на кровати, опустив голову, и когда он поднимает лицо, чтобы посмотреть на меня, я кажусь ему незнакомкой. Это по-прежнему самое красивое лицо, которое я когда-либо видела, но выражение на нем трогает меня до глубины души.
— Найл — я выдыхаю его имя во сне, заходя в комнату, но он мгновенно вскакивает на ноги и шагает ко мне.
— Кто ты? — Сердито рычит он, его сапфирово-голубые глаза подозрительно прищуриваются. — Откуда у тебя ключ от моей комнаты?
Я чувствую, как мое сердце бешено колотится в груди, а на глаза наворачиваются слезы.
— Ты знаешь меня, — шепчу я, протягивая к нему руку, но он отталкивает ее.
— Я понятия не имею, кто ты такая, — категорично говорит Найл. — Тебя не должно быть здесь.
Он выхватывает ключ у меня из рук, выталкивая меня назад, из комнаты.
— Тебе нужно уходить, пока не случилось что-нибудь еще.
— Что… — я растерянно моргаю, глядя на него. — О чем ты говоришь, Найл? Ты попросил меня встретиться с тобой здесь…
— Я тебя не знаю, — твердо повторяет он. — Не приходи сюда больше.
Дверь закрывается в дюйме от моего носа, и я слышу звук ее запирания.
Вокруг меня смыкаются стены. Я была в коридоре, но теперь я в другой комнате, пустой, где я совсем одна. Я слышу голос Найла, разговаривающего с другой женщиной, говорящий ей, как сильно он ее любит. Он говорит ей, что ему никогда не следовало уходить, что он всегда был ей верен, и когда я бросаюсь к стене, откуда слышу его голос, я стучу руками по дереву, но меня никто не слышит. Стены становятся все ближе и ближе. Я стучу по дереву до крови кулаками, но я совсем одна, и в любой момент комната раздавит меня.
Я просыпаюсь от толчка в груди. На улице все еще темно, как будто я вообще почти не спала, и в комнате все еще холодно, но я вся взмокла от пота. Мое сердце бешено колотится, и я прижимаю руку к груди, когда вспоминаю голос Найла во сне, и я снова начинаю плакать.
Я понятия не имею, кто ты такая.
Это правда. На самом деле он никогда не знал кто я, и в этом нет ничьей вины, кроме моей.
5
НАЙЛ
Рикардо предложил мне переночевать в его доме сегодня вечером, но я отказался. После всего, что произошло, у меня нет желания оставаться на ночь в комплексе Сантьяго. Мой гостиничный номер ненамного лучше, поскольку он наполнен воспоминаниями о Габриэле или, скорее, Изабелле, той, кто она есть, но, по крайней мере, он немного знаком. Я также не совсем уверен, что могу доверять Рикардо, хотя верю, что он искренне хочет, чтобы я вернул его дочь. Однако я буду чувствовать себя в большей безопасности не под крышей дома, полного чужих охранников.
Кроме того, мне нужно проветрить голову. Я отправляюсь в долгий обратный путь в отель, разгоняя мотоцикл до ошеломляющей скорости, более ста миль в час. Скорость приводит меня в восторг, повышая уровень адреналина и очищая
