не разорвал мой нон. Вы его сильно ругали, да? Ну и сердитесь сколько угодно, а я все равно вас не боюсь.
— Кан, ты с ума сошла? Что ты болтаешь?
Девушка взглянула на Хыонг и вдруг звонко рассмеялась.
— Я вам расскажу все по порядку. Входит он, глаз не поднимает. Сперва я даже испугалась. А потом думаю: надо быть храброй, ведь я боец! Ну и уставилась на него, выжидаю. Он сел на стул, я тоже села напротив. Я ему сказала несколько ласковых слов. Молчит. И только он вроде бы собрался что-то ответить, нагрянули эти самолеты. Я вскочила, схватила нон. Он сорвался с места, держит за руку… Я кричу: «Пусти, мне на боевые позиции надо!» А он как дернет нон! Чуть-чуть не разодрал. Кричит мне: «Кан, нам нужно поговорить. Клянусь, я больше не…» И не договорил. Он меня…
Кан посмотрела на своего командира снизу вверх и залилась счастливым смехом. Вдруг она порывисто обняла Хыонг и прижалась к ее плечу, чтобы спрятать лицо, горевшее то ли от радости, то ли от смущения. О небо! Да она сущий ребенок! Посреди дороги лезет обниматься, будто с милым на свидании. Хорошо еще, вокруг никого нет. Хыонг стало не по себе. Она отстранила от себя девушку:
— Все из-за тебя! Из-за тебя я бой прозевала! Нечистая сила! Я так зла на тебя, так зла!
В голосе Хыонг звучали сердитые нотки. Кан подняла голову. Похоже, что командир и вправду сердится. И вдруг отчетливо увидела две блестящие капельки на щеках взводного, две слезинки. Но Хыонг уже повернулась к ней спиной:
— Ладно, пойдем быстрей, а то вдруг опять налетят…
И командир взвода Хыонг быстро зашагала вперед, смахнув слезинки рукой.
Перевод И. Глебовой.
Буй Хюи Фон
АПЕЛЬСИНЫ
Вот уже пятую ночь сержант милиции Нгуен Тхи Чанг, ненадолго забывшись сном, просыпается в половине второго или в два и ворочается до самого рассвета. Сколько дум и мечтаний может обуревать женщину в двадцать пять лет!
Медлительный ручей, наполняющий своей водой бассейн для купания позади дома, журчит почему-то особенно громко в такие часы. Одинокий крик хамелеона, укрывшегося где-то в ямке около столба, который подпирает крышу, заглушает равномерное дыхание или невнятное бормотание во сне, доносящееся из соседней комнаты, где спят воспитанницы. Порывистый северный муссон дует со стороны древних заповедных джунглей, он приносит капли дождя, которые оседают на высоких раскидистых деревьях шой и мо, стучат по листьям пальм. Все это давно уже стало привычным для сержанта Чанг. Она осторожно выбралась из-под одеяла и вывернула побольше фитиль керосиновой лампы на столике возле постели. Накинув на плечи ватную форменную тужурку, она вытащила из стопки книг свою тетрадь в ярко-зеленой пластмассовой обложке и в который раз задумалась над письмом к мужу (они совсем недавно поженились, а теперь он там, где идут бои). Сержант никак не могла дописать письмо.
«Милый! Через неделю Новый год. Время идет быстро. Когда ты получишь мое письмо, уже наступит весна. Мне хочется сообщить тебе приятные вести: все воспитанницы, которых дирекция исправительной колонии поручила мне и моей подруге Хюен, за этот год во многом преуспели. Теперь они уже совсем не те, какими были тогда, когда ты еще работал здесь. Сказать по правде, они меня очень тревожили, мои воспитанницы. Ведь каждая из них — «особый случай». Если за год не случится никаких чрезвычайных происшествий — это уже достижение, а ведь нам нужно наладить учебу, приучить их к труду, к определенному распорядку дня, привить честность и дисциплинированность.
Сегодня я могу написать тебе, что…»
На этом письмо обрывалось. Чанг, сжав губы, сняла колпачок с авторучки, сильным нажимом попробовала перо и хотела было перечеркнуть все написанное пять ночей назад. Но и на этот раз снова отложила ручку в сторону. Скрестив руки, она уткнулась лицом в стол, ее округлые плечи задрожали от рыданий.
Да, трудно и вообразить, что такое могло случиться: когда Чанг в радостном настроении дописывала последние строки своего письма, ей вдруг сообщили новость, от которой она выронила авторучку. Ей сказали, что воспитанница Сюен сбежала из колонии.
Конечно, для Чанг, которая не первый год работала с трудными подростками, не было новостью, что из промышленного общеобразовательного училища-колонии, случается, убегают воспитанники. Но ей становилось не по себе, когда она думала о сторожах, которые не первый день, все искусанные прыгающими пиявками, прочесывают лес, продираясь через колючки и переходя вброд ручьи. И у Чанг просто болела душа, едва она вспоминала о Сюен: а вдруг ее ужалила ядовитая змея или растерзал хищный зверь? И хватит ли у нее сил вытерпеть голод и холод?
Кроме того, ей, сержанту милиции и классному воспитателю, придется держать ответ перед дирекцией колонии, а члену партии товарищу Чанг еще и отвечать перед парторганизацией. А что она теперь напишет мужу, который сражается против агрессоров? Но все это бледнеет перед укорами собственной совести, всю жизнь она будет винить себя за искалеченную судьбу этой юной девушки. Что, если беглянка опять примется за старое, опять собьется с пути? Опыт показывает, что это случается почти с каждой из бежавших.
Чанг попыталась было отогнать эту мысль. Но чем больше старалась она не думать о таком исходе, тем настойчивее одолевали ее мучительные думы. Может, Сюен сейчас сладко спит под боком у матери, а может, слоняется по Ханою? Видно, она бродит где-нибудь в центре города, по берегу Озера Возвращенного Меча, или задремала в каком-нибудь бомбоубежище либо на каменной скамейке парка?.. А что, если девушка прибилась к банде воришек, снующих среди пассажиров, которые ожидают поезда на ханойском вокзале, или же попала в лапы какого-нибудь спекулянта-контрабандиста, а то и рецидивиста, бежавшего из мест заключения? Нет! Не может быть! Неужели пошли прахом целых три года труда работников колонии и ее собственные старания?
* * *
Сидя за столиком, Чанг не заметила, как задремала. Ее разбудил осторожный скрип за дверью. Что это, сон или явь? На столике лежали пять апельсинов… Кто-то положил их прямо на неоконченное письмо, пять больших золотистых шаров. За створками двери мелькнула чья-то тень.
Чанг вскочила и, схватив карманный фонарик, бросилась туда, откуда донеслись торопливо удаляющиеся шаги. Луч фонарика осветил тоненькую фигурку, прижавшуюся к двери, что вела в спальню девушек.
— Кто здесь? Сюен, это ты? — окликнула Чанг.
— Да. Это я… я.
Дотронувшись
