прервал молчание Еремеич. — Ума не приложу, как мне теперь все разъяснить Лексевне. А молчать больше не могу. Сын ее не канул в неизвестность, а погиб как герой. Я, старый пень, все напутал. А теперь, видно, пора этот клубок разматывать. Не ровен час, в плаванье вечное отправлюсь, тогда Лексевна правды не узнает.
Еремеич налил из старинного самовара кипятку в чашки и, обжигая губы, отхлебнул. Петр молчал, знал, что собеседник, молчун по натуре, если уж заговорил, то все расскажет.
— Понимаешь, — снова раздумчиво начал старик, — какое тут получилось чудо, ну, как в сказке — ни пером описать, ни словом сказать. Приехал в наше село Тагир Шарденов. Помнишь, военным комиссаром нашего района был после войны? Он Лексевне сказал о месте братской могилы, где лежит, мол, Владимир. Выступил в нашем клубе, рассказал, как воевали наши земляки. Говорил и о Владимире. Последние слова Тагира хорошо помню. «В том бою, — сказал Тагир, — меня тяжело ранило. Я потерял сознание. Когда очнулся, увидел рядом с собой недобитый немецкий танк. Как сквозь туман помню, быстро бежит Владимир, все на нем горит. Он забирается на фашистский танк. И тут меня оглушил сильный взрыв. Так погиб Владимир Яров. О судьбе своих боевых товарищей я долго ничего не знал. Когда стал военкомом, начал поиск однополчан. Все, что мне известно о ваших земляках, моих боевых товарищах, рассказал вам, как мог».
В тот вечер на встречу с бывшим военкомом пришла и Елена Алексеевна. Она внимательно слушала Тагира Шарденова, старалась не пропустить ни слова. Марьевцы, потерявшие родственников на войне, спрашивали Шарденова, не знает ли что он об их судьбе. А потом на сцену вдруг поднялась Елена Алексеевна, поклонилась военкому, поцеловала его по-матерински и сквозь слезы стала говорить:
— А меня попрекали некоторые сынком моим: был, мол, он у тебя тихоней и неслышно ушел со свету белого неизвестно куда. Наши хоть мертвы, говорили мне, да все не безадресные, а твой, может, где шатается по белу свету. Вот все и прояснилось, спасибо добрым людям.
И все-таки оставалось неясным, почему Владимир Яров оказался в списках без вести пропавших.
— Эта тайна, — продолжал Еремеич, — раскрылась позже.
Он передохнул, видно, собирался с мыслями о самом главном, свернул козью ножку и густо задымил самосадом, кряхтя, встал, прошел в уголок комнаты, открыл сундучок, достал оттуда письмо.
— Ты помнишь, Иваныч, Лексевна годов семь тому назад наведывалась в ту приморскую деревушку. Зашла в сельсовет, сказала, с какой материнской болью приехала. Председатель тамошнего сельсовета, да с ним пионеры-школьники, проводили ее к братской могиле.
В деревне Черноморка, где совершили подвиг десантники, высится стена-барельеф павшим героям. Она установлена на братской могиле, усыпанной свежими цветами. В окружении пионеров-следопытов Елена Алексеевна тихо подошла к большой бело-мраморной плите, прочитала золотом горящие слова: «Никто не забыт, и ничто не забыто». «А Володенька мой, видно, забыт, фамилии его нигде не значится».
Растерялась Лексевна совсем. Как же так, говорит, может, пропустили фамилию-то. А тут девчушка бойко молвила: «Один матрос сам себя поджег и клубком пламени прыгнул на немецкий танк, спалил его и сам сгорел. Может, то ваш сын?»
Верила этому Лексевна и не верила.
«Почему же фамилия нигде не обозначена? — повторяла мать. Ребята молчали, не зная, что ответить.
С этой тяжкой ношею на сердце и вернулась она в Марьевку. Долго маялась, никому про свою печаль не говорила, да и к ней с расспросами никто не приставал.
— А теперь, Иваныч, прочитай вот письмо, — Еремеич порылся в сундучке и подал небольшой ветхий листок бумаги.
Петр прочитал: «…Нас осталось 12 человек из десанта, посланного на шоссе преградить путь противнику. Мы держимся. А танки все лезут. Может, кто найдет когда-нибудь мое письмо и вспомнит нас. Я родом из Актюбинска, казах. До свидания. Ваш…» Дальше строка стерлась. С трудом можно было разобрать буквы: Ш… д… ов.
— Это письмо нашли пионеры, — сказал Еремеич, — и недавно прислали мне. Показать бы его Тагиру…
И письмо показали Шарденову. Оно взволновало его.
— Да, это я писал, — торопливо говорил он. — Каким чудом оно сохранилось? Как оно попало к вам, Никанор Еремеич? Впрочем, об этом еще поговорим, а теперь дайте опомниться, привести мысли в порядок.
…На каменистом берегу под высоким скалистым обрывом крутые волны, поднятые ветром, рассыпались белым кружевом. Командир десанта капитан-лейтенант Керсанов следил за ними с возрастающим беспокойством — высадка еще не закончилась. Он и сам не заметил, как погасло вдруг для него это безмятежное утро, а берег и море окутались сырой и холодной мглой.
Высадка десанта проходила поэтапно. Сначала небольшая штурмовая группа незаметно высадилась и укрылась в скалах. А затем под покровом ночи весь десант по приказу капитана-лейтенанта Керсанова отправился к назначенному месту. Погода благоприятствовала задуманной цели. Над морем нависли низкие тучи. Десантники с трудом выгребали против ветра, часто сменяясь на веслах. Девять лодок упорно продвигались к месту назначения.
На берегу притаились вражеские заставы, откуда изредка вылетали ракеты, высвечивая темную морскую рябь, на фоне которой до бортов сидящие в воде лодки не бросались в глаза. Высадились благополучно. Позади — три мили водного пути, впереди — неизвестность.
На небольшом пятачке причерноморской земли морские пехотинцы скрытно приготовились к обороне, не подозревая, что в деревне, раскинувшейся в километре от них, укрылась крупная механизированная часть врага. Отряд, в котором судьба свела земляков — Тагира Шарденова и Владимира Ярова, получил задание во что бы то ни стало удержаться на небольшом плацдарме до подхода советских войск. Этот скалистый участок командир десанта выбрал не случайно. Недалеко отсюда, изгибом на север уходила широкая колея автострады, по которой немцы подбрасывали технику своим отступающим частям. «Перерезать дорогу, лишить окруженных фашистов поддержки, выстоять до подхода своих», — гласили лаконичные строки приказа советским десантникам.
Рассвет десантники встретили в полном боевом порядке. Все их внимание сосредоточено на дороге. За ночь не обнаружено каких-либо признаков движения. Лишь две легковушки промчались, но не в сторону взятых в клещи немцев, а на северо-восток, в тыл. «Ну и черт с ними, — подумал капитан-лейтенант Керсанов. — Наша задача лишить помощи окруженных фрицев».
Он посмотрел на синюю гладь моря, в чистую прозрачную даль, где море сливалось с лучезарным небом. Оно, как мрамор, неподвижное и ясное. О войне в этот утренний час напоминает лишь, то замирая, то разгораясь с новой силой, отдаленный гул канонады.
Вдруг тишину разрывает оглушительный грохот. Со свистом над головами буравят воздух снаряды, поднимая в небольшом заливчике за линией обороны огромные фонтаны вздыбленной взрывами воды. Бойцы тревожно оглядываются, но командир
