Но очень большие. Сантиметров по сорок.
Я показал размеры пиявок.
– Ага. А старуха Дрондина в пень онемела, так что потом всю жизнь лишь мычать и могла. Вот так. Му-му-му…
Шнырова помычала и принялась пинать штырь.
– Ее так потом все и звали – Нематода…
Сказала Шнырова. А я стравил с мотовила глубиномера леску, прицепил к ней грузило, запустил в воду.
– Не-ма-то-да, не-ма-то-да…
Шнырова бродила вокруг штыря, потом подняла острую палку и стала его выковыривать.
– Отец говорил, что тут нет дна… иногда…
– Как это иногда? – заинтересовалась Шнырова.
– Иногда, когда отец пытался промерить дно – оно находилось. А иногда нет. Там точно спина какого-то животного…
Того, кто чешет корни тополей.
Мотовило отпускало леску, метра уже три, наверное, стравилось.
– Я слышала, в этом колодце утопилась прабабушка Дрондиной, – сказала Шнырова. – Сто лет назад. Вот поэтому там такие жирные пиявки и водятся. И дна поэтому нет…Она его пробила!
Шнырова хохотнула.
– Ты же говорила, что она онемела от чупакабры, – напомнил я.
– Ну да, – Шнырова подцепила палкой железный штырь. – Чупакабру за сараем в смородине увидела и онемела. А утонула другая прабабушка. Знаешь, у человека может быть четыре прабабушки, одна утопилась, другая онемела, третья о печь ушиблась… Или восемь?
– Четыре.
Груз достиг дна, леска ослабла. Метров десять глубины, не больше. Я начал выбирать леску.
– Вот я и говорю, четвертая бабушка переехала в Адищево и устроилась на фабрику туалетной бумаги намотчицей…
Это она не врет, кстати. За кучу лет знакомства я давно научился определять, где что. Про Адищево и бумажную фабрику это правда.
– Она все время воровала туалетную бумагу и наматывала на туловище, и Дрондины никогда туалетную бумагу не покупали, наоборот, другим продавали. А потом начальство узнало про эти дела и подложило ей особую бумагу, пропитанную клеем. Дрондина обмоталась и пошла домой, а день был жаркий…
Шнырова рассмеялась от собственных выдумок. Сами придумываем, сами смеемся.
– Короче, бумага на ней склеилась. Вы папье-маше на технологии делали?
Про судьбу четвертой прабабушки Дрондиной нет, не правда. Ну, такого бреда не могло никак случиться.
– Вот она склеилась и как в коробке оказалась, ни рукой, ни ногой двинуть. Так она с горы и скатилась…
– С какой горы? – я попытался остановить этот оползень.
– С Васькиной, – не моргнув, ответила Шнырова. – Так ее и нашли, а она уже вся засохла обратно. Потом пришлось ее в бочку с ацетоном сажать, чтобы размокла…
Шнырова, кстати, двоечница больше из-за поведения, из-за языкастости своей. Она про всех одноклассников насочиняла небылиц, а когда одноклассники кончились, перешла на учителей, учителям сильно бить учеников запрещено. После того, как она рассказала про приключения классной руководительницы в пещерах Геленджика, успеваемость у нее снизилась серьезно.
– Потом она от ацетона посинела и всю жизнь синевой отдавала. Ты, кстати, заметил, что и Дрондиха синевой отливает, особенно зимой? Синюшницы они.
Я привязал к леске тройник, на тройник нацепил кусок сала, добытый сегодня с утра из холодильника.
– Осторожнее, может клюнуть, – предупредила Шнырова.
– Кто клюнуть?
На горизонте строились облака, наползая друг на друга, собирая многокилометровые пирамиды серого и синего воздуха. Я проверял по спутниковым картам, если смотреть с тополя на восток, то на триста километров нет ни хутора, ни деревни, ни города, ни дорог, лес, болота да реки. И облака над этим собираются необыкновенно высокие, как столбы, подпирающие небо.
– Прабабка Дрондиной, – ответила Шнырова.
Триста километров – это гораздо дальше линии горизонта.
Я опустил сало на дно, поднял на метр и стал ждать.
Шнырова продолжила выковыривать железку, подсаживала ее палкой, пыталась поддеть. Железка проявлялась, кривой, ломанный лом, думаю, коленвал тракторный, ну, или другая чугунина от сельхозтехники.
– Тут водятся реликтовые пиявки, и это здорово, – сказал я. – Пиявки – очень полезные существа, из них можно много разных лекарств сделать. Их приставляют к вискам, чтобы лишнее давление сбрасывать.
– Тебе надо такую пиявку к голове приставить, – сказала Шнырова и налегла на палку. – Пусть тебе лишний мозг высосет. Или Дрондиной – чтобы они ей жир из головы откачали! А то на мозг давит!
– Если мы поймаем гигантскую пиявку, то ее в Красную Книгу, скорее всего, занесут. Тут у нас могут заповедник организовать, или привлечь…
– Да ерунда все это, Васькин, – перебила Шнырова. – Ты что думаешь, что от этих пиявок какая-нибудь польза будет? Три раза! Ну, разве что они Дрондиху зажалят. А так…
Шнырова показала мне язык.
– Всем плевать на твоих пиявок! Вот как.
В подтверждение этого Шнырова плюнула себе под ноги. А затем в колодец плюнула. Этим летом она много плевалась.
– Подумаешь, пиявки, что ты такого в этих пиявках…
Шнырова замолчала, задумавшись, думала слишком долго.
– Можно сказать, что это инопланетные пиявки, – предложила она. – Что тут в девятнадцатом веке разбилась летающая тарелка. Пришелец дополз до этого колодца и тут на него…
Шнырова опять принялась смеяться. Я понял, что она хотела сказать – что на пришельца напала прабабка Дрондиной и уволокла его в пучину, так его никогда и не нашли. А тарелку в металлолом сдали.
– На него напала старуха Дрондина, – сказала Шнырова. – А нечего прилетать, ему тут не Венера!
Угадал.
– Вот я об этом и думал, – сказал я. – Но, конечно, это не старая Дрондина на него накинулась, а здешние пиявки. Они кровь у него выпали, мутировали и выросли в большие размеры. И теперь…
– Ерунда, – сказала Шнырова. – Ерунда и чушь. Никто в эти жалкие придумки не поверит. Пришельцы, пиявки, кому это надо?
– Нам, – ответил я. – Тебе, мне, Наташе. Если у нас, в Туманном Логе, найдется что интересное, то сюда станут туристы приезжать. Вот знаешь, про Лох-Несское чудовище…
– Лох-Несское чудовище ведь, а не Лох-Несская пиявка. Ты что, разницы не видишь? Никому твои пиявки не встрянулись…
Я начал вытягивать леску с салом. Шнырова наблюдала скептически.
– Лично мне эти пиявки и даром мимо, – заявила Шнырова, пиная торчащую из земли железяку. – Чем скорей тут все навернется, тем лучше! Пусть тут хоть всех пиявки сожрут… Да и нет тут никаких пиявок.
Я вытянул леску с салом.
Шнырова оказалась права. На куске сала не обнаружилось ни одной
