— В вас — что? — проворковал на ухо барон.
— О, извините, пожалуйста. Я наступила вам на ногу?
— Нет, моя красавица. Всего лишь на сердце. Танцуете выкак ангел.
Тошнотворно… Она приятно улыбнулась, продолжая кружиться вего объятиях.
— Благодарю вас. Манфред.
Еще один круг, и наконец вальс, слава Богу, подошел к концу.Ее глаза встретились с глазами Уита. Слегка отстранившись от барона, она ещераз поблагодарила его.
— Может быть, они сыграют еще один? — Баронвыглядел разочарованным, как ребенок.
— Вы прекрасно танцуете вальс, сэр. — Унт был ужерядом. В знак одобрения он слегка поклонился обливающемуся потом барону.
— Зато вам ужасно везет. Уитни.
Кизия и Унт обменялись влюбленными взглядами. Кизия еще разулыбнулась барону, и они устремились прочь от него.
— Жива?
— Вполне. Я ужасная лентяйка. До сих пор еще ни с кемне пообщалась. — Надо работать. Вечер только начинается.
— Хочешь задержаться и поболтать с кем-нибудь издрузей?
— Почему бы и нет? С тех пор как вернулась, никого ещене видела.
— Тогда вперед, миледи. Отдадим себя на съедение львам.Кто первый?
Еще при входе Кизия заметила, что приехали абсолютно все.Обойдя дюжину столиков и задержавшись около шести-семи стоящих вдоль стенытанцевального зала групп, она с радостью заметила двух своих приятельниц. Уитниподвел ее к ним и отправился выкурить сигару со своим старшим партнером.Небольшой доверительный разговор с «Монте-Кристо» в руках никогда не повредит.Он помахал ей на прощание и исчез среди черно-белой компании, выпускающей дымлучших гаванских сигар.
— Привет обеим! — Кизия присоединилась к двумвысоким худым молодым женщинам, которые, казалось, были удивлены ее появлением.
— Не знала, что ты вернулась! — Их щеки почтисоприкоснулись, когда они обменялись почти поцелуями. Дамы смотрели друг надруга с явным удовольствием. Тиффани Бенджамин была прилично пьяна, но МаринаУолтере выглядела бодрой и оживленной. Тиффани — жена Уильямса ПаттерсонаБенджамина IV. человека номер два в самой большой брокерской контореУолл-стрита. Марина разведена. И ей это нравится. По крайней мере по еесобственным словам. Хотя у Кизии совсем другие сведения.
— Когда ты вернулась из Европы? — С улыбкойодобрения Марина разглядывала ее платье. — С ума сойти, какое платье.Сен-Лоран?
Кизия кивнула.
— Я так и думала.
— Ваше, полагаю, тоже, мадам Зоркий Глаз. —Марина, довольная, кивнула, но Кизия знала, что платье всего лишь копия. —Знаешь, я вернулась два дня назад, но чувство такое, будто никуда и неуезжала. — Поддерживая беседу, Кизия время от времени оглядывала зал.
— Мне это знакомо. Я вернулась на прошлой неделе, чтобыотдать детей в школу. После того как мы побывали у ортодонта, заказали школьнуюформу и обувь, посетили три дня рождения, я уже забыла о том, что куда-тоездила. Я готова к новому летнему сезону. Где ты была в этом году Кизия?
— На юге Франции, а два последних дня — у Хилари вМарбелья. А ты, Марина?
— Целое лето в Хэмптоне. Ужасно скучно. У меня бывалилетние сезоны и получше. Кизия приподняла бровь.
— А в чем дело?
— Никаких мужчин, вообще ничего такого…
Ей вот-вот исполнится тридцать шесть, и пора ужепобеспокоиться о мешках под глазами. Прошлым летом «восхитительный врач» вЦюрихе подтянул ей грудь. Кизия намекнула на это в своей колонке, и Марина былавне себя от ярости.
Тиффани ездила на лето в Грецию, а еще несколько днейпровела у дальних родственников в Риме. Биллу надо было вернуться домойпораньше. «Буллок и Бенджамин» требовала постоянного внимания своих директоров.Но Биллу это очень нравилось. Работа заставляла его забывать о еде, о сне и олюбви. Само сердце его билось в такт колебаниям рынка. Так писал Мартин Хэлламв своей колонке. Но Тиффани его понимала: таким же был и ее отец. Президентфондовой биржи лишь за месяц до инфаркта, что свел его в могилу, удалился отдел, занявшись игрой в гольф. Смерть настигла его между биржей и курсамигольфа. Жизнь матери Тиффани была менее напряженной. Как и дочь, она пила. Ногораздо меньше.
Тиффани гордилась Биллом. Он был значительным лицом. Дажеболее значительным, чем ее отец. Или брат. А брат, черт возьми, работал неменьше Билла. Так говорила Глория. Брат был одним из юристов фирмы «Уиллер,Споулдинг и Форбс», принадлежавшей к старейшим на; Уоллстрит. Но самым важнымучреждением Уолл-стрит была фондовая биржа «Буллок и Бенджамин». Это придавалозначительности и самой Тиффани. Миссис Уильям Паттерсон Бенджамин IV. И она невозражала против того, чтобы оставаться одной во время отпускного сезона. НаРождество она возила детей в Швейцарию, в феврале — на Палм-Бич, на весенниеканикулы — в Акапулько. Летом они проводили месяц у матери Билла в Вайнарде, азатем уезжали в Европу: Монте-Карло, Париж, Канны, Сен-Тропез, Уап-д'Антиб,Марбелья, Скопио, Афины, Рим. Это божественно! У Тиффани все божественно.Настолько, что она напивалась до смерти.
— Более божественного вечера никто не давал,правда? — Тиффани, слегка покачиваясь, наблюдала за приятельницами. Маринаи Кизия обменялись быстрыми взглядами, и Кизия кивнула. С Тиффани она вместеучилась в школе. Та, когда не напивалась, была очень приятной девушкой. Вот оней Кизия ни за что не стала бы писать в своей колонке. Все знали, что онапьет, и больно было видеть Тиффани в этом состоянии. Читая о таких вещах зазавтраком, вряд ли развеселишься. Это не подтяжка Марининого бюста. Больно игорько. Самоубийство шампанским.
— Чем теперь собираешься заняться, Кизия? — Мариназажгла сигарету, а Тиффани снова уткнулась в свой бокал.
— Не знаю. Может, устрою прием… После того как закончустатью, о которой сегодня договорилась.
— Ну, ты смелая. У меня все это вызывает содрогание.Мег готовила вечер восемь месяцев. В этом году ты по-прежнему останешься вКомитете помощи больным артритом?
Кизия кивнула.
— Еще они хотят, чтобы я занялась балом в пользудетей-калек.
При последних словах Тиффани встрепенулась.
— Дети-калеки? Какой ужас!
Слава Богу, хоть это не божественно.
— Что в этом ужасного? Обычный бал. — Маринавстала на защиту праздника.
— Но ведь дети-калеки… Кто же сможет на них спокойносмотреть?
Марина с раздражением пожала плечами.
— Тиффани, дорогая, ты видела хоть одного больногоартритом на балу в их пользу?
— Нет… Не думаю…
— Значит, никаких детей-калек и на этом балу ты тоже неувидишь. — Марина говорила вполне здравые вещи, Тиффани, казалось,успокоилась, но у Кизии почему-то тоскливо засосало под ложечкой.
