Не сомневаясь больше, что приятель должен быть сейчас по другую сторону кряжа, Джарлакс пригнулся.
За камнями довольно далеко протянулась полоска песчаной почвы, из которой повсюду торчали небольшие выветрившиеся плиты - могильные камни, быстро сообразил дроу. Вдалеке он увидел кучу, покрытую рогожами, - покойники, ожидающие погребения.
Энтрери действительно оказался здесь - разглядывал камни, думая о чем-то своем. Кроме него на кладбище находился еще один человек - служитель Селуны, смотревший в расщелину между камней на Мемнонскую бухту.
Джарлакс понял, что именно здесь, на кладбище для нищих, похоронена мать Энтрери.
Дроу спустился чуть ниже и в раздумье прислонился спиной к скале. Энтрери мучительно переживает. И это Джарлакс сделал его беззащитным перед болезненными воспоминаниями, сломав барьер, долгие годы ограждавший убийцу от каких-либо чувств.
Чуть высунувшись, он еще раз поглядел на товарища, гадая, чем же все это закончится, и стал спускаться, чувствуя себя виноватым.
* * *
– На этих плитах нет имен, - обратился к Энтрери жрец, когда тот, блуждая между могилами, случайно подошел к нему.
Убийца поднял взгляд - он был настолько поглощен размышлениями о безвестных людях, покоящихся в этой земле, что только сейчас заметил служителя Селуны и узнал в нем того самого человека, что накануне собирал плату за индульгенции на площади. Молодой человек держался настороженно, - видно, испугался.
Энтрери молча пожал плечами и повернулся.
– Нечасто встретишь здесь такого солидного господина, - заметил служитель.
Убийца вопросительно поглядел на него.
– Я хочу сказать, эти могилы почти никто не навещает, - продолжал жрец. - По большей части в них лежат люди безвестные, никем не любимые, никому не нужные… - Он усмехнулся, изображая снисходительную жалость, и осекся под гневным взглядом незнакомца.
– И тем не менее вы записываете их имена, когда они отдают вам свои деньги на площади перед храмом, - сказал Энтрери. - Значит, ты здесь за них молишься? Отрабатываешь то, за что они заплатили?
– Я - благочестивый Гозитек, - кашлянув, с достоинством проговорил жрец.
- Да мне все равно.
– Я - служитель Селуны! - возмутился Гозитек.
– Нет, ты шарлатан, который торгует ложными обещаниями.
Гозитек оправил мантию, поднял голову и предупредил:
– Выбирай выражения, ты… - И он сделал паузу, ожидая, что человек назовет свое имя.
Энтрери молчал, с трудом сдерживая желание броситься на него и столкнуть со скалы. Но он совладал с собой, сообразив, что этот жрец слишком молод, раза в два моложе самого Энтрери, он не мог знать его мать, потому что еще не родился тогда.
– Так вот, я - благочестивый Гозитек, любимый писец самого первосвященника Йозумиана Дьюдьи Айночека, благословенного провозвестника, - сказал молодой человек, видно приняв молчание незнакомца за робость. - Не смей говорить со мной дерзко, если не желаешь навлечь на себя беду. Мы - жрецы Дома Защитника, надежда Мемнона, те, кто молится за него.
Он плел еще что-то, но Энтрери не слушал, его поразило одно имя - Айночек. Когда-то он его уже слышал.
– А сколько ему лет? - спросил он, перебив жреца.
– Что? Кому? - растерялся парень.
– Да этому, провозвестнику вашему.
– Айночеку?
– Да, ему - сколько?
– Ну, откуда же мне знать его точный…
– Сколько ему лет?
– Шестьдесят, наверное, - неуверенно предположил Гозитек.
Энтрери вспомнил молодого пылкого жреца, пламенного оратора, который когда-то произносил вдохновенные проповеди с балкона Дома Защитника. Он вспомнил, как слушала их его юная мать - подняв к небу глаза, наполненные слезами восторга.
– Он уже много лет служит в храме? - уточнил Энтрери. - И был провозвестником…
– С самого начала, - подтвердил Гозитек. - Он был совсем молод, когда сделался служителем Селуны. А что? Ты его знаешь?
Энтрери повернулся к нему спиной и пошел.
– Ты раньше здесь жил, - догадался жрец, но Энтрери не остановился. - Как ее звали? - крикнул проницательный Гозитек.
Убийца обернулся.
– Ты ведь кого-то искал. Женщину, да? Как ее звали?
– У нее не было имени. По крайней мере, его никто не помнит. Погляди вокруг. У нее такое же имя, что начертано на каждой плите.
Гозитек нахмурился, а Энтрери пошел прочь с кладбища.
* * *
Взяв кошель с золотом, убийца даже не взглянул на Джарлакса.
– Пожалуйста, не стесняйся, - с легкой издевкой произнес дроу.
– Я и не стесняюсь, - только и ответил Энтрери. Он явно был не в духе, чему дроу ничуть не удивился.
– Смотрю, ты шляпу надел, - заметил Джарлакс, пытаясь хоть как-то разговорить его.
Эту черную шляпу с узкими полями он когда-то подарил приятелю, она обладала некоторыми магическими свойствами, хотя, конечно, до небезызвестной шляпы самого Джарлакса ей было далеко.
– Давненько ты ее не носил.
Шляпа очень плотно прилегала к голове благодаря тонкой проволоке, продернутой под лентой. Энтрери нащупал над виском скользящий узел, повозился немного и швырнул головной убор дроу, как будто после напоминания о том, откуда он взялся, ему резко расхотелось носить его.
Но Джарлакс раскусил его фокус. Убийца все равно оставил при себе то, что ему было нужно, - без проволоки шляпа перестала так хорошо держать форму.
Энтрери, пристально поглядев на товарища, взял мешочек с золотом и вышел из дому.
– Похоже, ему ночью таракан в задницу заполз, - заметил Атрогейт, поднимаясь с пола и сладко потягиваясь.
– Нет, мой косматый друг, - задумчиво сказал Джарлакс, глядя вслед Энтрери и теребя шляпу, - тут дело посерьезнее. Артемису пришлось вернуться в неприятное прошлое, встретиться с ним лицом к лицу. Вспомни себя, когда речь заходит о Твердыне Фелбарр.
– Я же сказал, не хочу об этом говорить.
– Вот именно. Только Артемис о своем даже не говорит. Он все носит в душе, переживает. И боюсь, в этом виноваты мы, потому что дали ему флейту, - темный эльф повернулся к дворфу, - и теперь обязаны ему помочь.
– Мы? Не бросайся словами, эльф. Я бы, может, и согласился помочь, если б знал, о чем ты болтаешь. К тому же, боюсь, соглашаться с тобой - непременно вляпаешься в историю.
– Вероятно.
– А-ха-ха!
На дворфа можно было положиться.
* * *
На площади с прошлого раза почти ничего не изменилось, впрочем, как и всегда. Из-за сидящих бедняков почти не виднелись булыжники, которыми была вымощена площадь, и к дверям Дома Защитника протянулись две длиннющие очереди.
