– Я знала Шанали, и тебя я тоже помню, Артемис.
Энтрери молча глядел на нее.
– Нет. А ты слышала, о чем мы говорили?
– Кое-что, - сказала старушка, попятившись.
– Если он мне солгал, вернусь и порежу его на куски.
Она покачала головой, с сожалением глядя на него, и проковыляла к стулу у стены дома.
– Твоя мама была красоткой, - сказал она, усевшись. - И ее мать тоже, я ее помню. Когда она родила Шанали, была такой же молоденькой, как твоя мать, когда родила тебя. Совсем девочка, а для девочки здесь ничего другого не остается, вот она и делала это.
– Да с любым, кто заплатит, - с отвращением сказала старуха.
– Да, вскоре после твоего отъезда. Она и так-то уж на ладан дышала, а когда тебя забрали, ей совсем худо стало. Как будто бороться больше было незачем. Жрецы деньги взяли, чего-то пошептали над ней и сказали, что больше ничего сделать не могут.
Энтрери тяжело вздохнул, напомнив себе, что он с самого начала не рассчитывал застать мать в живых.
– Она там, с остальными, - вдруг сказала старушка, - на холме, за скалой, где хоронят всех, чьи имена некому помнить.
Энтрери, как и любой, кто провел детство в этой части Мемнона, хорошо знал кладбище для бедняков - полоску земли за скалой на юго-западной оконечности Мемнонской бухты. Он поглядел в ту сторону и, не сказав старухе ни слова, ушел, в последний раз бросив взгляд на лачугу, бывшую когда-то его домом и куда он больше никогда не вернется.
Глава 24
ДОБРАТЬСЯ ДО ГЛАВНОГО
Джарлакс сидел спиной к Энтрери, делая вид, что рассматривает улицу, просыпающуюся в лучах утреннего солнца. В углу безмятежно дрых Атрогейт, всхрапывая с неравномерными промежутками, - это оттого, с улыбкой воображал дроу, что насекомые заползают ему в открытый рот.
Энтрери сидел у стола, и выражение лица его было таким же напряженным и сердитым, как и всегда, сколько дроу его знал; правда, еще недавно он надеялся, что благодаря действию флейты Идалии это хмурое лицо изменится.
И ведь так все хорошо шло, мысленно посетовал Джарлакс, до тех пор, пока эта бестолковая женщина не предала его, окончательно добив израненное сердце. Хуже всего, что сам дроу, в отличие от Энтрери, знал, что она этого не хотела. Калийа поддалась странному порыву, она настолько исстрадалась, разрываемая чувством долга, любовью и боязнью покинуть Бладстоун, что ударила его. Она уже не стремилась отомстить или отыграться, как в первые дни их знакомства, ею руководили страх, скорбь и боль, с которыми ей не удалось справиться в одиночку.
Джарлаксу оставалось лишь надеяться, что когда-нибудь и Энтрери это узнает, хотя у него были серьезные основания сомневаться, что убийце этого захочется. Все же зарекаться он не спешил, зная, что за Калийей хорошо присматривает Бреган Д'эрт.
Гораздо важнее было покончить со всеми заботами в этом отвратительном Мемноне. Энтрери вернулся в их лачугу, но, где он побывал и что собирался делать дальше, Джарлакс не знал. Через плечо он бросил взгляд на друга, который, похоже, был настолько погружен в себя, что не замечал ничего вокруг. Он сидел прямо, с широко раскрытыми глазами, но отдавал себе отчет в том, что творится вокруг, не больше, чем блаженно храпящий Атрогейт.
Дроу осторожно вынул из-за пояса еще один флакон с зельем. Он долго смотрел на него, чувствуя, что сам себе противен из-за того, что так подло поступает с другом.
Джарлакс даже удивился: кажется, еще ни разу в жизни он так не переживал. Разве только несколько веков назад, когда предал Закнафейна…
Он снова оглянулся на Энтрери, и на мгновение дроу показалось, что это не наемный убийца, а его давнишний друг - темный эльф.
«Нет, я должен это сделать, и, главным образом, ради блага самого Энтрери», - решил Джарлакс и единым духом проглотил содержимое флакончика.
Он прикрыл глаза, дожидаясь, когда волшебный состав начнет действовать и он «услышит» мысли остальных. На миг он представил себе, что Киммуриэль всю жизнь находится в состоянии подобной восприимчивости, и даже пожалел псионика.
Тряхнув головой, Джарлакс запретил себе отвлекаться на посторонние мысли, потому что действие зелья длилось недолго.
– Ну, так что, расскажешь, где ты вчера был? - спросил он, поворачиваясь к приятелю.
– Нет.
Однако в сознании убийцы картины того дня уже сменяли друг друга: улица, лица сидящих на ней людей, лежащий на полу старик с распоротым животом, другой старик…
Это его отец! Нет, просто он всю жизнь считал его своим отцом.
– Ты приехал сюда, чтобы разыскать мать, больше я ничего не знаю, - осторожно сказал Джарлакс, чтобы навести Энтрери на нужные мысли, несмотря на предостерегающий взгляд убийцы.
В его голове вместо женского лица возник образ какой-то местности.
– А еще ты знаешь, что тебя это не касается, я предупреждал, - сказал Энтрери.
– Но почему ты отказываешься от помощи?
– Ты ничем не сможешь мне помочь.
– Смогу.
– Нет!
Джарлакс невольно напрягся, остро ощутив едва сдерживаемую ярость друга. Еще чуть-чуть, и он готов был бы убить его. Картины в его сознании замелькали с такой быстротой, что Джарлакс не успевал их воспринимать. Он смог вычленить образы жрецов, величественный Дом Защитника и длинные очереди покупающих индульгенции бедняков на площади. И сразу их смазала и замутила волна глубочайшей ненависти.
Джарлакс, не отдавая себе в этом отчета, поднял руку, чтобы защититься от нее.
– Ты чего? - с подозрением спросил Энтрери, который даже не шелохнулся.
– Бабу надо бы! - весело заревел проснувшийся Атрогейт, и Джарлакс обрадовался его неожиданному вмешательству.
Энтрери, искоса взглянув на дворфа, встал, обошел стол и, не спуская глаз с дроу, вышел из дома, не сказав ни слова.
– Чего он бесится? - спросил Атрогейт.
Джарлакс только улыбнулся, мысленно поздравляя себя с тем, что действие зелья уже закончилось,- меньше всего ему хотелось бы погрязнуть в образах, наводнивших сознание Атрогейта.
* * *
Овеваемые всеми ветрами коричневые скалы у подножия гор южнее Мемнона казались почти безжизненными. Только ящерки грелись на солнышке и сновали среди камней, но Джарлакс понимал, что все трещины и пустоты в глубине скал обитаемы.
Жизнь всегда находит себе место - хоть под палящим солнцем пустыни, хоть в недрах Подземья, куда не проникает дневной свет.
Огибая внушительный кряж, вверх по склону поднималась грубо вырубленная в камне лестница, но дроу по ней не пошел. Спрятавшись за кряжем, он прикоснулся к своей шляпе и начал левитировать, время от времени отталкиваясь ногами от скальной поверхности. Почти у самого верха он приостановился и внимательно всмотрелся в окружающий пейзаж и вид бухты внизу. Это был тот самый вид, который предстал ему среди других образов в сознании Энтрери, когда он читал его мысли с помощью зелья.
