Но вы ещё можете уйти, чтобы…
– Чтобы что? Постоянно бегать на кладбища в поисках твоей могилы? – почти грубо оборвала его Харрис. Эосфор замер с приоткрытым ртом. – Чего ты хочешь, Самаэль? Чтобы я забыла всё, что ты для меня сделал, сбежала? Провела, возможно, остаток жизни в попытках спрятаться? Ты думаешь, я когда-нибудь бросала человека, которому требуется помощь? – у Лукаса дрогнули губы, он чуть подался вперёд, будто хотел что-то ей высказать, но, похоже, не смог заставить себя сделать это.
– Я ничего для вас не сделал, – наконец, тихо сказал он. Хлоя умолкла, почувствовав, сколько невыраженной им раньше боли было в этих словах. Эосфор смотрел на неё из-за высокой решётки, которая была между ними, как между пациентом и доктором. Семья тоже отстранилась от него по понятным причинам – если подумать, он был одинок. Харрис думала, что стала ему другом, но Лукас этого не чувствовал – он ощущал себя обузой, он был лишним, и в том, что с ней произошло, он не винил никого, кроме себя. Если бы её здесь не было, она бы не отравилась – и неважно, кто именно и кому подмешал снотворное. Всё было просто: Хлоя находилась в этом доме только из-за него, значит, он несёт ответственность за всё, что с ней происходит. Особенно, если с ней происходит что-то плохое.
Девушка глотнула больше чая, молча глядя на Эосфора. Он высказал наболевшее и не получил никакого ответа на эти слова – Харрис понимала, что сейчас ей стоит быть осторожной, но драгоценное время уходило. Её молчание уже было ответом само по себе, если подумать. Но она не собиралась позволить Лукасу так решить.
– Ты уверен? – Хлоя начала с простого – взглядом указав на чашку чая в своих руках. Эосфор уже открыл рот, чтобы возразить, но она не дала ему заговорить: – Судя по всему, если бы не ты, я бы всю ночь пролежала на полу, – Лукас отвёл взгляд – верный знак, это он поднял её и уложил в постель. Неизвестно, как он сделал это, находясь в коляске – Харрис подозревала, что это было тяжело и малоприятно, хоть и весила она не так уж много. Это её подбодрило – она была на верном пути: – И, если бы не ты, я бы сейчас вряд ли была бы способна говорить. Если бы не ты, нас бы раскрыли в первый же день, Самаэль.
– Если бы не я, вас некому было бы раскрывать, – голос у него будто бы стал слабым, как будто ему не хватало воздуха говорить твёрдо, как до этого. – Вы бы не оказались здесь.
– А что было бы с тобой?
– Да какая разница, что было бы со мной?! – Лукасу хотелось взорваться, и он с трудом сдержался – рывком отстранился, вжимаясь спиной в коляску, стараясь быть подальше от Хлои, закрыться, запереть свои эмоции.
– Ты не можешь заставить меня уйти, – Харрис одним глотком допила всё оставшееся содержимое чашки. – Потому что прекрасно знаешь, что для меня важно, что с тобой будет. И для тебя самого – тоже. Не нужно притворяться, что это не так, – она придвинулась сама, спустила ноги с кровати, притронулась к его колючей щеке. Эосфор устало опустил веки, ослабевая от одного её прикосновения. – Ты знаешь, что это была случайность. Знаешь, что я скоро буду в порядке. Если бы это было не так, я точно была бы уже в больнице, – Хлоя почувствовала, как напряглась его челюсть, поняла, что он стискивает зубы изо всех сил. – И что бы ты ни сказал мне сейчас, я тебя не оставлю.
Лукас молчал. Прямо сейчас он ненавидел себя – возвращался ко всё более и более ранним моментам их знакомства, пытался понять, когда у него ещё был шанс спасти эту девушку, что отказывалась бросить его, как раненого зверя в лесу. Может, её выгнали бы после первой его истерики в ванной? Или ему стоило всё-таки собраться с силами и вскрыть себе горло тогда, в психбольнице? Нет, точно, он помнил, почему этого не сделал – Харрис могли посадить, потому что это она его освободила в тот вечер. Но когда он совершил ошибку? Это была их первая встреча, первый день знакомства, и…
Точно. Назвал ей свою фамилию. Азбукой Морзе, которую в юности выучил для тайных переговоров с младшими братьями, которых опекал и пытался защитить от отца – музыкальный слух помог легко запомнить весь алфавит, и они перестукивались особыми сокращениями, которые понимали лишь избранные. Вот в тот момент, когда Эосфор вспомнил это и попытался исправить своё положение, тогда и случилось непоправимое – девушка выбрала его своей целью. Она считала, что должна ему помочь, не понимая, насколько это будет опасно и сложно.
Если бы он сломался, как того хотела его семья, если бы в нём не осталось этого отчаянного желания спастись из клетки, где нельзя было даже умереть, ничего этого бы не случилось.
Главная его мысль получила подтверждение – он был виноват во всём, что сейчас происходило. Лукас должен был найти в себе силы сломаться, как бы странно это ни звучало. Его слабость привела к тому, что сейчас они оба были здесь. Отвратительно.
Ему много хотелось ей сказать. Главное, спросить у неё – неужели, она не понимает, что они оба умрут здесь? Неужели, ей этого хочется – сломать свою жизнь ради него? Ему ломать было уже нечего, его жизнь и без того была разбита вдребезги – переезд домой из психлечебницы был просто танцем на осколках. Но Хлоя? Она только что вернулась со службы, ей бы начать новую жизнь, а не бросаться в омут с головой – как она может хотеть этого?
– Я ничего не скажу, – пробормотал Эосфор, когда рука девушки скользнула ему на плечо. Он не видел её, но почувствовал, что она улыбнулась – услышал этот короткий особенный выдох, когда Харрис одаривала его улыбкой. Боже, ну почему всё должно было закончиться, даже не начавшись? Почему он должен думать о страшных вещах, о конце, когда у него так бьётся переполненное чем-то необъяснимым сердце? Сколько ещё он выдержит?
– Хорошо, – мягко сказала Хлоя. Лукас специально сомкнул зубы на собственной щеке, стараясь отрезвить себя хотя бы болью – но чувств меньше не стало. Едва он слышал её голос – и был готов сделать всё, что ему прикажут. Это любовь человека, который едва выжил в нём, униженный и слабый, или привязанность питомца, который умрёт, если его оставит
