class="text-author">завод точной механики».
К ним подошел и Дежё. Он уже сжег документы.
— Что там, ребята? Что вы изучаете?
— Читай! — передал ему Иштван письмо. — Проклятые изменники…
Дежё углубился в чтение. Выбивавшееся из топки пламя озаряло осунувшееся сухощавое лицо юноши, на котором ничто не выдавало волнения.
— Ребята… — сказал он после небольшого раздумья. — Бела!
— Что такое? — спросил Хаваш.
— Это же только копия… Подлинник он, наверное, успел отослать.
— Надо немедленно сообщить товарищам. Это я оставлю себе, меня не будут обыскивать.
Четверо юношей, плотнее придвинувшись друг к другу, стали совещаться.
Харастош и компания ждали возвращения Валеса.
— Не иначе твой дружок напустил в штаны, — сказал молодой литейщик, обращаясь к Шандорфи. — Потому я и не люблю этих канцелярских крыс…
— Не очень-то он нам и нужен, — пожал плечами Шандорфи.
— Как вы думаете, сколько стоит такой мотор? — заговорил неожиданно парень, которого все называли Лопаи. — Сколько бы за него дали на толкучке?
— Это не товар! — засмеялся Харастош. — Не вздумай приделать ему ноги.
— Можешь спокойно забирать, дружище, — похлопал парня по плечу Шандорфи. — Отсюда тащат все, кому не лень.
— Ты разрешаешь это уже как главбух? — рассмеялся Лопаи.
— Если бы мне понадобилось, я бы тоже унес, — сказал Шандорфи.
На следующее утро, войдя к себе в комнату, старая дева Адел Добош разразилась неистовым криком. Она стремглав выбежала вон.
— Боже мой, ой, боже… Убили!.. Ой! Ой!
Сбежались люди.
— Что такое, Аделька, ради бога, что случилось?
— Воды, ой, воды… там… там… — и она показала в сторону своей комнаты.
Люди бросились туда, среди них оказался и Торня. Вбежав в комнату, они были поражены: на полу в полуобмороке лежал Валес с приколотым на груди листом бумаги:
«Рассчитаемся со всеми предателями!
Это только предупреждение!
Юные коммунисты».
Записку читала по складам очкастая тетушка Кишне.
Торня толкнул хохочущего Кепеша:
— Вот это здорово придумали! — и он тоже громко рассмеялся.
— Здорово, — подтвердил Кепеш и многозначительно добавил: — Всех предателей ждет такая участь.
Он пристально посмотрел на побледневшего Сегеша.
Товарищи Белы получили от Лайоша Нири больничные справки.
Эржи нетерпеливо поглядывала на часы: «Мне уже пора идти. К трем часам я должна быть у памятника Остапенко». Она все хорошо запомнила и, попрощавшись с Белой, отправилась в путь. Частые мелкие капли дождя выбивали на лужах игривые кружочки. «Словно тысячи рыбешек хватают воздух», — подумала девушка. Дома, мостовая, ограды, фонарные столбы, одежда спешащих пешеходов — все покрыто серой влажной пеленой.
В городе поражала какая-то глухая тишина. Недоставало привычного уличного шума, звона трамваев, пронзительного воя автомобильных сирен, гула моторов — словом, того, что свидетельствует о полнокровной столичной жизни.
По улицам расхаживали патрули «национальной гвардии». Эржи заметила, что среди них больше нет молодежи, принимавшей участие в демонстрации 23 октября, — теперь оружие взяли в руки другие. Пламенный порыв, легкомысленная безответственность той молодежи казались искренними и не вызывали страха. Но этих вооруженных людей она боялась. Ее пугал зловещий блеск в их глазах. Да, они способны, пользуясь своей властью, все подвергнуть разрушению и грубому насилию, мстить жестоко и расчетливо. Их помыслами владело не юношеское стремление к лучшему, а тупая, бессмысленная сила алкоголя. Для этих полупьяных людей с багровыми щеками и помраченным умом не было ничего святого.
Вооруженные то и дело приставали к прохожим. Мгновенно собиралась толпа, высказывались самые фантастические предположения. Тем, кто стоял снаружи живого кольца человеческих тел, уже чудилось, что несчастная жертва, задержанная патрулем, — скрывающийся партийный деятель или работник госбезопасности. Некоторые, потеряв человеческий облик, умышленно подстрекали, чтобы увидеть зрелище пострашней.
— Что вы возитесь с этим предателем? — спрашивал один.
— Кто он такой? — интересовался другой.
— Что сделал? — вмешивался третий.
— Не знаете, что произошло? — раздавалось сразу несколько голосов.
И вопросы не оставались без ответа. В плотном человеческом кольце всегда находились всезнайки:
— Подлый убийца!
— Я видел, как на соседней улице он убил старушку…
— Но теперь и самого схватили за хвост…
— Повесить его!..
— Эй, чего вы ждете? Нечего защищать убийцу!
И за несколько минут судьба несчастного решалась.
Пока Эржи переходила мост, она дважды была свидетельницей подобных сцен. И каждый раз ей казалось, будто холодные костлявые пальцы сжимают ей сердце. Но потом над ужасом взяла верх неистовая ненависть. Она чувствовала, что способна стрелять в озверевшую толпу, вот так, как она есть, вместе с патрулем и зеваками, потому что преступление совершает не только тот, кто казнит невиновного человека, но и тот, кто равнодушно глазеет на дикие зверства.
На середине моста она на мгновение остановилась. Повернувшись навстречу ветру, подняла голову. На лицо падали капли дождя. «Пусть ветер освежит меня, пусть проветрится голова, пусть четче работает мозг. Надо быть спокойной и сильной, надо твердо стоять на ногах, чтобы выстоять до конца».
Внизу катил свои серые волны Дунай.
«Но по какому же праву я так ненавижу этих людей? Разве я сама не мирилась с несправедливостью? Да, в том-то и трагедия! Сколько раз в трамвае, троллейбусе, автобусе я слышала оскорбительные, обидные или враждебные реплики. И разве я осмеливалась дать отпор обидчику или подстрекателю? Нет. Я молчала, как и другие. А ведь наверняка среди них было немало коммунистов. Да, — произнесла она вполголоса, — мы варились в собственном соку и замечали недостатки только друг у друга. Но коммунист должен быть коммунистом не на одном лишь собрании или семинаре, а везде, в том числе и в автобусе. Чего же можно требовать от людей сейчас, если даже в нормальных условиях мы сами не решались выступить в защиту справедливости?» Затем она подумала о том, что, если когда-нибудь снова создадут партию, то в нее нужно будет принимать только таких, кто беззаветно предан делу партии, кто будет бескорыстно служить ей, делить с нею радости побед и горечь поражений, кто всю жизнь без остатка посвятит служению великому делу партии, не требуя взамен ничего. «Нужны такие коммунисты, которые в любой обстановке — во время войны, на полях сражений и в годы мирного труда, дома и в чужой стране — всюду и везде будут гордо нести высокое звание члена партии и останутся активными бойцами партии, кто не потерпит, чтобы в их присутствии попирали справедливость, занимались подстрекательством, для кого членство в партии — это вопрос жизни и смерти, а не ступенька на пути к карьере… Смогу ли я быть таким коммунистом? Если не смогу, если не почувствую в себе достаточно сил, лучше не вступать в партию». Она грустно улыбнулась. «О небо! Я опять размечталась. На улицах зверски казнят коммунистов, подвал школы на
