втянул носом весенний воздух Олясин. — А ещё мне подумалось… За что мы сражаемся? Как город становится вольным? В чём его независимость заключается? Дело в деньгах? В управлении? В правах жителей? В цвете флага?
Костик скорбно взглянул на него, как бы припоминая прогулянные другом лекции.
— Кёрт, вопрос больше метафизический… рассказывали, будто из-за Гигаклазма целый городок с окрестностями забросило в другой мир, где они потом восстанавливали цивилизацию и сражались с летающими медузами…
— И как об этом стало известно? — встрял Броки.
— Вероятно, прислали весточку… или кто-то оттуда вернулся и рассказал.
— Вернулся? На летающей медузе?
— Батлер, это неважно! — приложил к лицу руку Изваров. — Я хотел сказать, те люди стали в прямом смысле независимыми от всех, изолированными. Вольный город, конечно, останется здесь уживаться с соседями… и наверняка будет в чём-то зависеть от каждого. Где-то уступать, где-то договариваться. Его жители вряд ли станут богаче, и болезни, и смерть от них не отступят… Но они будут знать, что принадлежат сами себе, и над ними никто не довлеет. Что они не баронские холопы и не марионетки Лиги. И от этого знания жить лучше, жить веселей. Вы ведь тоже почуяли дух вольного города? Улицы, дома, люди — вроде обыкновенные. Но тут дышится легче!
— Ты неплохо выразил суть, друже, — признал Олясин, ковыряя мостовую палкой. — В вольном городе и помирать вольнее… Ну да ладно. Дорогая Наумбия, пожалуйста, отвлекись от спора! Расскажи, что за чары ты применила супротив роковой блондинки?
— Те же самые, — сухо отозвалась волшебница, разглаживая замявшийся манжет рукава. Ей подумалось, что ответ вышел грубым, и она объяснила. — Спасибо Томасу, что привёл нас в погодную башню. А Констансу — за то, что меня поддержал… Мы прочли вчера записи о создании атмосферных разрядов. Прежде я не умела, а теперь поняла, как это делается. Сил могло не хватить, долго не получалось… но потом эта курица сама помогла своим смерчем! Тоже мне чародейка! Вырядилась, как на продажу, декольте до пупа… унизительная дискредитация профессии, аж трясёт от обиды за магию!
— Ну не знаю, мне она в целом понравилась, — протянул Кэррот, вспоминая детали увиденного. — Ничего такая, с шарами-то огненными! А по-твоему, она должна ходить в остроконечной шляпе с полями и серенькой робе до пола?
— Кстати, в Тарбагании маги стараются не носить остроконечных шляп, — Томас красноречиво похлопал по цилиндру. — Потому что, если их ловят враги, знаешь, куда они им эти шляпы засовывают?
— Не желаю вас слушать! — поджала губы Наумбия. — Мы закончили с магией?
— Да, про огненные шары, — мягко вступил в беседу Изваров. — Помнишь, Кёрт, одержимый Бартоло швырял искры взрывающиеся? Я тогда догадался, что делать; это меня и спасло… частично. Так вот, шары — плазма, чародейка электромагнитным полем их разгоняла. А мы это поле слегка исказили, и заряд ушёл в небо!
— Мало что понял, но одобряю, — молвил Кэррот. — В лучшем виде сработали.
— Не совсем, — недовольно оспорила Шноррел. — Ты опять себя чуть не угробил — ладно, вовремя ногу заштопали! Ну а если бы в глаз стрела прилетела?
— Пфф, ходил бы с красивой повязкой!
— Кэррот! В первый день мы не знали, что делаем. Но сейчас ты осознанно лез!
— Ну, и всё получилось! Наконец-то живём по-настоящему, и дела идут хорошо.
— Но ведь ты понимаешь, всё будет идти хорошо вплоть до момента, когда станет плохо? — волшебница тяжко вздохнула. — Вы все невыносимо меня раздражаете, но я не хочу, чтоб вы умерли. Слишком многие умирают, а ведь жизнь не для этого…
— Так и я о том же! — поддакнул Кёрт. — Жизнь для подвигов, для приключений! Для борьбы за справедливость. Да, воистину! Мне ужасно хотелось достать Гунтрама, а он прятался наверху…
— Дефицит справедливости в мире, Олясин. И верховных злодеев, увы, не достать.
— А у мамочки получилось! — воскликнул Мардармонт. — Луноходец упоминал, этот Гунтрам барону в зятья набивался. Типа, к дочке его сладострастно подкатывал, серенады пел… Но мне духи подсказывают: накрылась их свадебка. Получил по самым по заслугам!
Батлер с Кэрротом злорадно заржали, а эльфийка подобралась к некроманту и дёрнула за рукав траурного фрака. Лицо её было сосредоточенным.
— Эй… довольно мамочек. Путаться начинаю. Зови как они… Фириэлью.
— Да, мамочка! — озорно закивал Томас и осёкся, обнаружив у горла холодное лезвие эльфийского ножа. — Всё, всё, Фириэль!
Как и двумя днями ранее, у западных ворот собралась ликующая масса горожан. Вновь играла бравурная музыка — Кочкодык с гордостью поделился, что в Йуйле имеется аж два оркестра, и когда музыкантов выгоняют из одного, они быстро устраиваются в другой. Сквозь украшенную арку — ленты и звенящие на ветру железяки практичные йуйльцы менять не стали — в город входил отряд сельского ополчения.
— А чего их так мало-то? — возмутился Батлер.
— Посевная в полях, — отозвался помощник мэра. — И так больше сотни выставили! После утреннего нападения это очень нам в помощь.
Ожидавший увидеть разболтанную толпу сиволапого мужичья Кэррот присвистнул. Большинство ополчения составляли подтянутые, румяные парни. Горожанки восторженно ахали. Молодцы шли стройной колонной, а над их головами вздымался лес копий, вил, перекованных кос. Рядились ополченцы в плотные цветные стёганки и шапки из войлока, лихо сдвинутые на затылок. Оркестр утих, и колонна селян запела на разные голоса «С булом ночью в поле пойду».
Возглавлял их непонятный чудак: долговязый, нескладный, вышагивающий, как на ходулях. Был он явно немолод. Голову покрывал пышный берет с фазаньими перьями, на крючковатом носу низко сидели старинные очки-пенсне, под носом болтались длинные усы, а в кожаную рукавицу на левой руке вцепился когтями маленький сокол с серо-стальным оперением. Птица была без клобука и крутила головой по сторонам, поблескивая внимательными чёрными глазками.
— Господин Чеглок, — представил долговязого Ош. — Наше око за стенами города.
— Очень зоркое, — иронически выдал Олясин. Чеглок близоруко щурился, голова в берете покачивалась на тонкой шее, придавая сходство с цаплей.
— Нет, серьёзно. Он занят разведкой в окрестностях, и многих опасностей Йуйль избежал именно благодаря ему.
— Опасностей вроде внезапной ночной атаки, когда город чуть не сожгли?
— Сокол всё-таки не сова, по ночам, да ещё и в грозу не летает, — сказал Кочкодык.
— Сокол?
— Кёрт, господин Чеглок — бестиар, — вмешалась в беседу отдохнувшая и поэтому благожелательная Наумбия. — Это маги, работающие с животными. У него крепкая ментальная связь с его птицей, вплоть до обмена сознанием.
— Обмена? Он шкуропляс? — подозрительно уточнил Броки.
— Речь об органах чувств. Полагаю, он видит глазами своего сокола. Я права, Ош?
— Абсолютно. Он способен узнать очень многое, но Чеглок один, и за всем ему не уследить, — признал Кочкодык. —
