в море. В тоске не расставалась с ее телом, пока то не начало разлагаться. Но и тогда мать отказывалась бросить его.
Она старалась замедлять дыхание и сохранять равновесие. Носила тело на морде, потом на спине. Держала в челюстях. Она практически ничего не ела. Была истощена.
«Еще один день, – думала она, – еще хотя бы один раз. Посмотри на это море со мной. Детка, пожалуйста!»
Семнадцать дней и тысячу шестьсот километров спустя маленький скелет в конце концов распался и погрузился в море, которое ее мать так хорошо знала, прямо у нее на глазах. Течение унесло с собой ее слезы. Никто не знал, как долго еще она будет тосковать.
…В снах Иви они с косаткой становились одним целым, и она несла свою любовь у себя на спине через весь океан.
Иногда они плыли вместе, иногда разделялись. Но не были готовы расстаться насовсем. Ханс превратился в мертвого детеныша, Иви – в мать-косатку. Течение ударялось о ноги Ханса и о сверкающий хвостовой плавник детеныша. Иви и мать-косатка обе плакали от горя, ныряли ко дну, подхватывали тонущее тело пастью.
Иви открыла глаза под водой. Ей казалось, что вокруг амниотическая жидкость всех оттенков синего и черного. Вода была теплей, чем она ожидала. Никогда раньше Иви не плавала вместе с Хансом, даже когда он хватал ее за руку и принимался упрашивать. Что она отвечала? «Я занята, вода слишком холодная, это опасно».
У нее была тысяча причин, но теперь, оглядываясь назад, Иви не могла вспомнить ни одной. Она стала загадкой для себя самой – как косатка-мать для людей, наблюдавших за ней.
Вопросы без ответа пробуждают у людей интерес, заставляют погружаться глубже. Она услышала стук своего сердца – как будто это море размышляло.
Ей вспомнился красочный закат, который они видели на пляже. То мгновение, когда земля впервые взревела, а мир разорвался напополам. Сверкающий алый нимб погас на горизонте, вода стала непроницаемо черной. Прежде чем погрузиться во тьму, солнце стремилось спалить дотла все вокруг.
Ханс признался, что немного боится.
– Расставания?
– Думаю, да.
Иви сказала ему не волноваться.
– Это не конец, а новое начало. Каждую ночь.
В море, в матке, они вместе поплыли к далекому свету.
26
С ожогами второй степени, преимущественно поверхностными, Иви очень скоро начала приставать к врачу с вопросом, действительно ли ей необходимо находиться в больнице.
Как особый пациент, она наконец заслужила особого обращения. Подозреваемая по громкому делу не могла лежать в одной палате с обычными людьми. Впервые в жизни у нее была отдельная палата. Лежа в постели, Иви нажимала на черную кнопку у себя под рукой. Сигнал пищал дважды, и через катетер ей в вену поступало обезболивающее. «С ума сойти! Вот это роскошь…»
Иви чувствовала себя неплохо, разве что немного дезориентированной. Напоминала себе наполовину запеленатую мумию, наслаждающуюся редкими моментами одиночества.
Постоянно заходили медсестры: увозили ее на гидротерапию, меняли повязки, мерили температуру и давление, вводили лекарства. Врач осматривал ее минимум дважды в день. За дверью посменно дежурили полицейские. Инспектор Ляо стал для нее кем-то вроде личной няньки.
Он не до конца верил ей. Или, скорее, хотел верить. Она нравилась ему; в результате многочисленных конфронтаций в участке и в больнице между ними возникла особого рода связь. Но он все равно оставался опытным и недоверчивым офицером полиции, так что Иви знала – в случае чего Ляо ее не пощадит. Съест живьем.
После выписки из госпиталя ей надели наручники и маску и сопроводили прямиком в следственный изолятор. Ховард предупреждал, чего ей ждать, и она знала, что правильное поведение на предстоящих допросах – ключ к успеху их плана. Ей надо было убедить всех, что она невиновна, и как можно скорее.
В воскресенье к ней пришел первый посетитель. Глядя друг на друга через бронированное стекло, они сняли трубки телефона. Потом долго слушали шелест дыхания друг друга. И ничего не говорили.
Она долго представляла себе эту сцену. Думала, что он станет сыпать своими обычными фразочками: «Иви! И как ты умудрилась так вляпаться? Господи! Как я объясню это твоим родителям?» Ей казалось, он будет волноваться, брызгать слюной, жестикулировать, стучать по столу и изрыгать проклятия, так что охраннику придется подойти и утихомирить его.
– А как же Ховард? Где он, черт побери?.. Не беспокойся, я вытащу тебя отсюда!
Так, по ее мнению, должен был пройти этот разговор: он будет собой, пускай выспренним, зато откровенней всех остальных. Иви скучала по его многословным тирадам. Да, она скучала по нему.
…Но ничего этого не произошло. Мужчина перед ней утратил былой огонь. Та же плоть, но дух совсем другой. Он горбился, вздыхал, прятал от нее глаза. Эмоции волнами накатывались на Иви: беспомощность, грусть, злоба и боль.
А потом ей пришла в голову мысль, никогда не приходившая раньше.
– Вы боитесь смотреть на меня, – сказала она тихо. Босс не стал опровергать ее слова. Он так и смотрел вниз. – Но если вы на меня не посмотрите, получится, что сегодня вы пришли напрасно, – добавила Иви. Надо было как-то показать, что ей не все равно.
Босс стащил с головы шляпу и поднял глаза. Он выглядел ужасно. Одежда мятая, глаза красные, под ними синяки. Седая щетина. Разве что шляпа была данью требованиям общества.
– Впервые вижу вас таким. – Она тихонько засмеялась. – Куда подевался ваш стиль?
– Прости меня, – сказал он. Кое-как выдавил из себя.
У Иви отпала челюсть. Она медленно прикрыла рот и улыбнулась, по-прежнему мягко.
– Я не ждала ваших извинений.
– Но ты их заслуживаешь. – Эти слова он произнес с болью. Иви отчетливо слышала ее.
– Вина лежит на нем, не на вас. Вы ничего не могли сделать.
– Я приходил в больницу, но полицейские не захотели…
– Я знаю, они мне говорили, – прошептала Иви. – Я вам благодарна.
– Ты… – Его голос сорвался. Он прижал ладонь к холодному стеклу перегородки. Иви подняла левую руку и приложила к его. Их боль проходила сквозь стекло.
– Выглядит хуже, чем есть на самом деле. Я буду тут недолго. Процесс прошел хорошо, меня оправдали. – У него за спиной сработал звонок, охранник поднялся со стула. – Идите. Поешьте и выспитесь как следует. И сделайте что-нибудь с этим. – Иви рассмеялась и провела пальцем себе по подбородку. – Поглядитесь уже в зеркало. Борода ужасна.
Ее смех оказался заразительным, и босс тоже улыбнулся. Потом кивнул и всхлипнул. Его глаза были красными.
– Каждый должен жить своей жизнью, – негромко сказала Иви. – Со мной все
