соизволил сказать мне об этом!»
Мое сердце раскололось от разрушающего душу землетрясения.
Грассхоппер завел байк и мы сорвались с места.
— Не ненавидь этого чувака. Он делает все, что в его силах.
«Нет, он делает то, что делал всегда: не позволяет мне разделить его проблемы».
Внезапно всего этого стало слишком много. Я не хотела никого больше рядом. Я не хотела там быть.
— Отвези меня, Хоппер. С меня хватит.
Хоппер напрягся, и самое долгое мгновение я ждала, пока он расколется и признает то, что, казалось, слишком боялся сказать. Когда он этого не сделал, я сжала его торс.
— Отвези меня, туда где бы он ни был. Сделай это.
Хоппер вдохнул, его грудь расширилась от моего прикосновения.
— Я бы сделал это, если бы мог, но я не могу.
— Почему эта фраза стала обыденной в наши дни?
Он покачал головой.
— Я не могу, потому что он ушел.
Нет, нет. Нет!
Все внутри окаменело.
— Что значит… уже ушел?
Он съежился.
— Я должен был отвлекать тебя. Ты не должна была волноваться. Прости, Клео, но он уже там.
Мои легкие перестали работать.
— Где… уже где?
«Не говори этого».
Не. Говори. Этого.
— Килл ушел, чтобы встретиться с Рубиксом. Он ушел, чтобы закончить войну.
Глава тридцатая
Килл
Я всегда знал, что меня вырастили убийцей. То, что я был сыном убийцы, определило мою судьбу. Мне было двенадцать, когда благодаря моему отцу я стал свидетелем первого убийства. Все, что он делал — угонял машины, продавал кокс, отмывал оружие — было его побочным делом. Я поклялся хранить тайну. Торн Прайс никогда не знал. Я не любил лгать семье Клео. Я ненавидел откровенно скрывать что-то от моего президента. Но у меня не было выбора. Я солгал, чтобы выжить.
— Килл, пятнадцать лет
Грассхоппер солгал.
Он солгал ради меня. Солгал моей женщине. И он это ненавидел.
И снова я был беглецом.
Лжецом.
Вором.
И был близок к тому, чтобы снова стать убийцей.
Я презирал лгать Клео. Но не мог рассказать ей о своих настоящих планах. Я не мог рисковать, что она последует за мной и снова пострадает. Я причинил ей достаточно боли. Это были мои грехи, а не ее. И я, черт возьми, не хотел заставлять ее платить еще хоть цент.
Ложь была единственным способом ее защитить.
Прошлой ночью я спал рядом с Клео, и мне очень хотелось прикоснуться к ней в последний раз, прошептать ей на ухо и сказать, что я люблю ее и буду скучать по ней — на случай, если сегодняшняя ночь пойдет не так как надо.
Но я не мог этого сделать.
Я мог только пить, глядя на ее пылающие рыжие волосы и надеяться, черт возьми, выживу.
Наблюдая за ее сном, я молил, чтобы она не грезила обо мне. Не грезила о смерти и разрушении.
А когда взошло солнце, мне пришлось сделать вид, что сегодня обычный будний день. Я скрыл растущее беспокойство и сыграл идеальную роль, чтобы не вызвать у нее подозрений. К счастью, у меня была практика вводить в заблуждение тех, кто мне небезразличен. Сначала Торн Прайс, потом Клео, потом мой собственный отец, когда я влюбился в Клео и солгал, чтобы ее защитить.
Если бы я не учился по привычке и необходимости, у меня не было бы никаких шансов добиться успеха. Она бы догадалась, как только я сказал «доброе утро», ее интуиция намного превзошла мою способность болтать ерунду.
Как только мы поели, я ускользнул, как беглец, каковым и являлся.
Я не мог бы находиться рядом с ней ни одной долбанной минуты, если весь мой план рухнет, как безнадежная стопка карт.
Члены были проинформированы.
План приведен в исполнение.
И Грассхоппера пригласили отвлекать ее однообразными делами и бессмысленными поручениями. Только когда братья были экипированы, вооружены и отправились к Ночным Крестоносцам, он мог вернуть ее домой и присоединиться к нам.
Сегодня вечером она проклянет меня. Она возненавидит меня за то, что я сделал. Но я бы с радостью принял ее ненависть, потому что это означало бы, что у нее нет возможности преследовать нас. Мы исчезнем, чтобы сделать то, что необходимо, а она будет в безопасности, вдали от бойни.
Если бы сегодняшняя ночь удалась — если бы боги судьбы решили, что я заплатил свою дань и заслужил окончательное возмездие, — тогда я вернулся бы мирным человеком. Я бы никогда больше не взял в руки оружие. У меня не было бы в этом необходимости. Я был бы доволен и искуплен. И Клео никогда не пришлось бы беспокоиться.
Последние несколько лет я жил, не ощущая ничего, кроме запаха крови. Я существовал только из жажды мести.
Всему этому пришел конец.
Сегодня вечером я наконец найду выход.
Мое стремление к миру будет удовлетворено. Жажда справедливости утолится.
Спасение.
Отбросив паутину своих мыслей, я сосредоточился. Все мысли о Клео смолкли. Все опасения, что я могу умереть, исчезли. Все, на чем мне нужно было сосредоточиться, — это чистый гнев.
Братья вокруг меня дрожали от нетерпения. Ночь пульсировала звуками двигателей и запахом бензина.
Я в последний раз оглянулся на здание клуба Чистая порочность, проверяя боеприпасы и заталкивая за пояс револьвер. Я огляделся, проверив прикрепленный к бедру обрезанный дробовик, гранаты, собранные в сумке, как гребаные гроздья винограда и полуавтомат, привязанный к задней части моего Триумфа.
Я был наполнен войной.
Я вооружен до зубов.
Приготовления были закончены.
Я подал сигнал, и мы выехали.
— Ты готов, чувак? — спросил Грассхоппер, не сводя глаз с ворот клуба Крестоносцев.
Три часа ночи — мертвый город. Ни охранника, ни выдрессированных собак, патрулирующих периметр. Просто приземистое уродливое кирпичное здание с гниющими флигелями и заросшее сорняками. Даже луна и звезды ненавидели это место, предпочитая прятаться за поясом облаков.
Это была детская игра.
Беззащитные.
Неподготовленные.
Чертовски дерзкие.
Ночные крестоносцы были новичками. В прошлом месяце их клубу исполнилось четыре года. Когда они вторглись в наши владения, у нас была… как бы это назвать? Ссора.
Было попрано эго, утверждалось господство, и мы преподали им урок. Мы были не тем клубом, с которым стоило ссориться. У нас существовали строгие гребаные правила, и все новички были этими правилами связаны.
Пролив кровь,
