будет окончательно установлено, и настоящий суждения сейма в точности ограничатся их содержанием (et cest à, leurteneur stricte que les délibérations actuelles de la diète seront bornées). Ничто постороннее этим предложениям не будет допущено к обсуждению; таковы всегда были намерения Е. И. В-ва, и хотя представляются еще предметы, регулирование коих очень интересно для пользы страны и в особенности для упрочения её устройства (constitution), но эти предметы по свойству своему таковы, что требуют зрелого их изучения, прежде чем предложить их на обсуждение сословий. А так как ничто еще для сего труда не приготовлено, то этого рода вопросы должны быть в настоящее время тщательно устраняемы (soigneusement écartées). В. пр-во сами соглашались с верностью этого замечания при разговорах в Петербурге и Борго о проекте изменений в конституции, предположенном г. Егергорном. Я уверен, г. барон, что с того времени ваше мнение, основанное на мотивах столь естественных, могло только укрепиться всею силою доводов мудрости и благоразумия, которыми всегда отличались ваши действия».
Последние две фразы писались, конечно, потому, что от Де-Геера не ожидали ни мудрости, ни благоразумия, и старались изысканными выражениями побудить исполнить шедшую из Петербурга программу. Очевидно, что здесь начинали тяготиться боргоским красноречием, мало делавшим по существу данной ему задачи и заходившим далеко за те пределы, которые были великодушно и без достаточной осмотрительности ему предоставлены, Упоминание «прерогатив Короны», к которым сеймовые ораторы относились под вопросительным знаком, и об этом записывали даже в протоколы, не могло не расхолодить увлечений и не заставить взглянуть на-дело более трезво. Сущность письма Сперанского не подлежит никаким толкованиям: Император Александр «всегда» имел в виду, что сейм займется «исключительно» только четырьмя вопросами, по которым он благоволил выслушать «мнения», и что всякие вопросы об «упрочении конституции Финляндии должны были решительно устраняться». Комментарии здесь излишни.
Между тем «проект административного устройства», о котором упоминал Сперанский, шел своей дорогой довольно медленно и едва ли успешно. Епископ Тенгстрём не особенно справился со своей задачей; профессор Калониус, которому этот проект дан был на специальную разработку, как теоретик, наводнил его множеством мелочных подробностей. Комитет с Тенгстрёмом во главе урезал нечто, но много еще оставил такого, что, по признанию последнего, должно было «докучать Е. И. В-ву». Член Комитета бар. Маннергейм находил этот проект очень скороспелым. Тенгстрём не взял на себя окончательной отделки и предоставил ее Сперанскому, в уверенности, что он скоро и без больших затруднений исполнит все что нужно.
Комитетский проект действительно подвергся в Петербурге некоторой переделке, и в таком виде отослан 27-го июня к маршалу Гееру для предложения сейму. На деле отсылка состоялась едва ли ранее 29-го числа, так как Ребиндер должен был еще перевести проект на шведский язык, на что, по словам самого Сперанского, требовалось не менее двух дней. На 7-е июля было уже назначено закрытие сейма, а потому сословия не могли входить в пространные суждения. Впрочем, Сперанский, собираясь уехать в Борго 1-го июля, рассчитывал быть там два дня ранее приезда Государя и оказать личное влияние на окончание дела. По преданию, он действительно сам редактировал изложение сделанных на сейме замечаний.
Замечания эти относились собственно лишь к плану административного устройства Финляндии. Самый проект положения о Правительственном Совете, или Совете Правления, разрабатывался уже по роспуске земских чинов. Из замечаний, и немногочисленных, и в большинстве незначительных, следует однако указать: а) предоставление в уголовных делах при равенстве голосов перевеса, не голосу председателя — генерал-губернатора, а тому мнению, которое благоприятнее для подсудимого; б) об определении пути, которым должны восходить дела на высочайшее утверждение: от самих ли коллегий (?) и Совета, или иначе? в) о выдаче жалованья чиновникам по счету на серебро, а не банковыми ассигнациями, и об увеличении некоторых окладов. Главнейшее же ходатайство состояло в том, чтобы члены Совета были из финляндских граждан и лютеранской веры. Как выше было объяснено, по шведской конституции 1772 и 1789 г. лица, состоявшие в высших учреждениях, к которым приравнивался теперь и Совет, должны были быть обязательно государственной, а не провинциальной национальности и религии, т. е. шведы и лютеране. Сеймовые деятели, держась известного направления, нашли нужным извратить этот существенный пункт и вместо лиц русской государственной национальности, заступившей шведскую, провести финляндцев. То, что в шведской конституции служило к укреплению государства, здесь обращалось к его ущербу и унижению. Тогдашнее русское правительство этого не видело.
Высказав свои замечания на проект управления, сословия должны были исполнить поручение, на них в этом отношении прямо возложенное, именно выбрать кандидатов в члены нового Совета. Первоначально, как известно, их предполагалось иметь 12. Но потом явилось соображение об увеличении числа до 14. Весьма вероятно, что желающих занять выгодные места, с сохранением при том и прежних должностей с их окладами, оказалось более против прежде определенной нормы: действительной необходимости в такой прибавке видеть было не из чего; опыт не мог еще дать никаких указаний. Русское правительство не возразило и против этого. Половину 14 должно было избрать дворянство, остальных семерых все прочие сословия.
На выборах и в самом деле встретились затруднения от избытка желающих: одно крестьянство предложило 40 кандидатов. Выбирала сеймовая комиссия в составе 56 лиц, по 14 от каждого сословия. Окончательно выборы состоялись в день закрытия сейма, 7-го июля. Избрано 19 лиц: 9 из дворян и 10 из прочих сословий, преимущественно чиновников. Из 19-ти — 8 получили голоса всех четырех сословий; имена более или менее уже известные: барон Виллебрандт, Гюльденстольпе, барон Медлин, Ореус, проф. Калониус, Карп, Троиль и купец Влад. Пятеро избраны тремя сословиями: Маннергейм, Валериан, Роткирх, Идман и Эрваст. Стоявшие так высоко во время сейма и до него, президент Тандефельд и маршал Де-Геер,[100] удостоились голосов только двух сословий, также как и некий Норденсван. Это конечно не говорило об избытке доверия к первым двум в массе населения, о чем усиленно твердили русскому правительству Спренгтпортен, сам Де-Геер и др. Наконец три лица из чиновников, вовсе не игравшие роли, избраны лишь одним из сословий: Крогиус[101], Лундстрём и Тулиндберг.
По поводу состоявшихся выборов Тандефельд десять дней спустя подал особую записку, в которой обратил внимание на то что надо остерегаться, чтобы Правительственный Совет не отвлек всех лучших сил от судебных мест, в которых затем останутся только расстроенные здоровьем старики и неопытная молодежь. Он опасался что засим суды придут в упадок. Может быть в виду между прочим и этого заявления Сперанский писал Барклаю-де-Толли, что выбор сейма подлежал при окончательном утверждении строгому
