расстались, пожелав друг другу здоровья и надежды когда – нибудь встретиться.
Иван Петрович зашагал дальше, а Василий снова уселся на лавочку у дома, прислонив костыли к забору. Так он и остался в памяти: скрюченный лысый старичок, всё ещё интересующийся женской психологией, сидит на лавочке у покосившегося домика и смотрит ему вслед выцветшими голубыми глазками.
XXXXI
Через пять минут пути Иван Петрович поравнялся с крайними домами, за которыми виднелась опушка березового леса, а улица, превратившись в лесную дорожку, петляя, уходила вглубь леса и уводила его за собой в лесную чащу.
Когда-то, здесь вместо леса были заросли молодых березок: в войну леса, окружающие городок, вырубили на дрова и к годам детства Ивана уже подросли молодые деревца, росшие кустами по нескольку березок вместе. Именно сюда мальчишки летом убегали для своих игр в войну: и от дома недалеко, и как бы в лесу, где можно спрятаться друг от друга, или представить себя в дремучих джунглях на необитаемом острове из книжек.
Как-то летом, Иван с друзьями выкопали здесь землянку под кустами берез, вход в неё замаскировали ветками и травой, забирались внутрь, зажигали свечу и читали приключенческие книги вслух или рассказывали какие-то страшные придуманные истории.
Сейчас здесь никого не было. Березки выросли и через пятьдесят лет на месте кустарника стояли мощные стволы берез с огрубевшей, почерневшей и потрескавшейся корой, которая только высоко наверху отсвечивала чистой березовой белизной. Легкий ветерок покачивал верхушки деревьев и шелестел листвой, а внизу было тихо и светло-рыжие солнечные пятна пробивались сквозь поредевшую, но ещё зеленую листву и, падая на траву и желтые листья, раскрашивали их в причудливый и разноцветный лесной ковер.
Иван Петрович, не спеша, шагал по лесной дорожке, кое-где заросшей мелкой травой – видимо этой дорогой пользовались не часто: в полукилометре отсюда была проложена асфальтированная междугородняя трасса, там и проходили пути – дороги машин и людей. Сюда выезжали только местные жители, чтобы выбросить мусор, кучи которого виднелись повсюду – сразу же за крайними домами. Через полкилометра пути мусор кончился и лес посвежел – больше ничего не напоминало о близости людей.
Дорога, петляя, уводила его всё дальше и дальше, наконец, впереди и сквозь деревья стали видны просветы неба и Иван Петрович вышел на опушку леса. Перед ним раскинулась до горизонта пустая равнина, поросшая степной травой и окаймленная со всех сторон дальними лесами. В середине этой равнины и располагалось озеро его детства.
Иван Петрович взглянул прямо перед собой и охнул: озеро исчезло! Вместо километровой глади воды перед ним внизу были сплошные заросли камыша и поросшие осокой болотные кочки. Кое-где виднелись кусты ивняка и березки, но чистой воды нигде не было. Озеро превратилось в болото!
Над зарослями камыша кружились чайки и вороны, по краям болота среди кочек сновали кулики, высоко в небе жалобно всхлипывали чибисы – это всё, что осталось от большого озера с чистой и удивительно прозрачной водой, куда он в детстве прибегал с мальчишками поудить гальянов и карасей.
Расположившись на плавучих островках озерной травы вдоль берегов, они забрасывали удочки в прозрачную воду и смотрели сквозь неё, как рыбешки подплывали к червячку на крючке, хватали его, и мальчишкам оставалось только подсечь рыбу на крючок и выкинуть на траву.
Прошло полвека, и не стало этого озера и той чистой воды, превратившейся в затхлую мутную жижу, в которой с удовольствием ковырялись вороны и болотные птицы. Иван Петрович подошел ближе и присел на лежащий ствол березы, каким-то образом, оказавшийся на берегу болота.
Вблизи, превращение озера в болото выглядело ещё более удручающе. Среди поросших травой кочек, по берегу, попискивая, бегали полевые мыши, дальше начиналась трясина, покрытая тиной и зарослями осоки, а ещё дальше шумели заросли камыша, который уже успел пожелтеть и подготовиться к грядущей зиме. В самой середине болота виднелось несколько хилых кустиков ивы: как они там прижились на метровой толщине торфа и тины, оставалось только гадать.
Он знал, что озера в этой местности постепенно превращаются в болота, потом в этих неглубоких болотах вырастают ивы, осины и березы и болота становятся болотистым лесом с зарослями брусники, клюквы, голубики и других сибирских лесных ягод. Такое место здесь называется «рямом» и озеро его детства находится на пути к превращению в рям. Но Иван Петрович никогда не думал, что такое превращение может случиться за его жизнь – иначе, все озера в округе были бы давно болотами, да и городское озеро внешне не изменилось, а это исчезло.
Значит такая у этого озера судьба, такая у него короткая жизнь. Как у людей: одни живут долго, век других короткий; одни оставляют свой след на земле, а другие исчезают бесследно, как будто их никогда и не было.
Вот и Иван Петрович незаметно, но быстро подошел к краю жизни, а что там впереди, на краю: болото или всё-таки гладь чистой воды. «Сейчас, я, конечно, живу в болоте, – размышлял Иван Петрович, сидя на берегу болота,– вся страна в разрухе и гнили, повсюду ядовитые испарения подлости, жадности и предательства, его труд утратил творческий смысл и сводится только к добыванию средств существования. Неужели так будет до самого его конца и последние свои годы и дни он проживет в этой болотной атмосфере или все – таки удастся на краю жизни вдохнуть утренней свежести над чистой озерной водой, как это было раньше – до наступления подлых времен? Но пока его жизнь не дает никаких поводов для оптимизма и надежд на избавление от груза депрессии, уныния и безысходности окружающей действительности. Так и сегодняшняя его прогулка на это озеро не вернула к светлым воспоминаниям детства, а лишь напомнила о мерзости и запустении нынешней подлой жизни».
Посидев ещё некоторое время на берегу болота, послушав крики мятущихся над ним чаек и шелест высохшего камыша, он разомлел под теплыми лучами осеннего солнца и незаметно задремал. Очнулся Иван Петрович от шума проезжающей неподалеку грузовой машины, в открытом кузове которой стояли, беспомощно мыча и болтаясь на ухабах, три коровы: по-видимому, их везли с летних пастбищ на зимнее жильё или на мясокомбинат – это уж как решит их хозяин. « Так и нынешние хозяева жизни в этой стране решают за людей кому из них еще дать пожить, а кто уже и не нужен и таких целыми городами, сёлами и деревнями обрекают на уничтожение бедностью, безнадежностью и бессмысленностью их существования» – подумал он, провожая взглядом измученных переездом коров.
Пора было отправляться в обратный путь.
