В общем, настоящие американские горки.
Пак козыряет мне и говорит:
– Ты ведь интерпретатор?
Не всегда врубаюсь в местный жаргон, а глоссарий для туристов из иных миров составить не удосужились.
Поэтому и тяну:
– Кто?
– Ну человек, который берёт жизнь и превращает её в текст.
О, а так круто звучит!
Жизнь-текст, человек-текст, мир-текст.
Мы живём или просто читаем книгу о себе? Мы пишем книгу или она – нас? Что если вся вселенная – лишь сон Будды, и не дай бог он проснётся. Да, а ещё и Рагнарёк, кажется, был. Сумерки богов.
Люди одинаково боятся и сна и пробуждения небожителей.
Вон куда увело! Занятно!
– Да, что-то в этом роде, – соглашаюсь с гордость.
– Но тогда смотри внимательно, сейчас самое интересное начнётся!
Приникаю к окну и начинается.
Остановка возле кряжистого и будто недовольного серого здания. При виде сооружения Тодора аж перекосило. Только бояться не стоит: если здесь и зиждилась когда-то законодательная и законопридержательная основа мира – а, похоже, ангелы-салигияры как раз и обитали здесь, вон сколько снуёт вокруг, – то она скоро рухнет. Здание ходуном ходим, как желе.
Чёрным камнем и прямо в окно, на миг ставшее гигантским, влетает уже знакомый салигияр с Ириной на руках.
Здорово девочку потрепало! Вся в ссадинах, волосы сбились, бледная, как смерть. Да и сам он – не лучше. Укладывает её на сидение, как раз напротив меня, смотрит, чтоб было удобно. К девочке тут же кидается Юдифь и ей верный собак.
А салигияр опускается рядом, устраивает голову Ирины у себя на плече и окидывает всех нас взглядом «не подходи, убьёт».
Ирина беззвучно плачет.
Поезд громко тутукает и подъезжает к импровизированной стоянке.
В толпе, что собралась на платформе, замечаю взблёски билетиков. И, похоже, не только я. Начинается давка, галдёж, мордобитие.
«Харон» возмущённо и предупредительно гудит: поезд со своей волей. На таком зайцем не проедешь.
Тут, смотрю, разрезая собравшихся, как льдины – ледокол, к перрону проталкивает дородная дама. Она толкает коляску с инвалидом. У того – огромная голова, слюни и пустые глаза.
– Пропустите да пропустите же! – громыхает она. – Собралось тут отребье, Королеве пройти не дают.
Сначала думаю: она шутит. С таким-то рылом – и в королевы.
Но когда Ирина, проведя тоненьким пальчиком по окну, выдыхает:
– Бэзил, смотри. Это же Регент-Королева, – и бледнеет ещё пуще, понимаю, что всё всерьёз.
Салигияр лишь крепче прижимает к себе жену, – только сейчас замечаю, что на ней почти нет одежды, так, тряпка какая-то на манер тоги – и, целуя в волосы, шепчет:
– Не бойся, она не пройдёт. Мы же в «Хароне».
А тем временем венценосная особа бьёт кулаком в лицо хлипкую девицу, отбирает у неё билет и подходит к двери.
Но подножка – слышу – складывается, а створки смыкаются перед носом.
– Что ещё за шутки? – она колотит в стену вагона. – У меня есть билет, и ребёнок больной, не видите что ли, изверги!
Тут наш призрачный машинист и отвечает ей механическим басом:
– Миледи, прошу вас отойти, вы мешаете посадке.
– Ты сам сейчас отойдешь! – вопит дама по-базарному, а не по-королевски.
– Извините, не могу отойти, уже мёртв.
Позади королевы – смешки, люди показывают пальцами, никакого почтения. Тут внутри все приникают к окнам: комедия в самом разгаре, как не любоваться.
Девица, которую Королева ударила, поднялась, и теперь со всем вместе участвует в потехе.
Грехи эти, что мир трясли, как Юдифь выражается, жахнули. Так что теперь небольшая передышка есть, прям для вот таких вот сцен.
Королева выпрямляет спину, озирается грозно, но никто её не боится. Совсем.
– Как же тебя, мёртвого, за управление пустили?!
Напирает, толкает коляску: мол, смотрите, не о себе забочусь. Только поезда и призраки нетолерантны.
– Да легко, – развлекается Пак. – Взял да и сел.
– Ты откроешь мне эту чёртову дверь или сколько мне тут стоять?
– Можете не стоять, а прилечь. Никто не мешает.
– Да что я безголовая совсем – тут лежать.
– Небезголовость поправима.
Дальше – тонкий писк, таким озвучивают бластеры в фантастических фильмах. И коронованная голова, будто мячик, прыгает по перрону. Люди разбегаются. А тело падает прямо на того типа в коляске, заливает тонной кровищи.
Кажется, меня мутит.
– Где тут туалет?
Машут куда-то в конец коридора. Нахожу заветную дверь и поражаюсь чистоте.
Вывернутый наизнанку, но умытый и вроде нормальный, возвращаюсь на своё место.
Новых лиц поприбавалось.
Стоит щебет, гул, мелькают улыбки.
«Харон» продолжает путь.
Чуть наклоняюсь к Бэзилу и спрашиваю:
– Откуда вообще взялся «Харон»?
Салигияр пожимает плечами, на погонах – щерятся драконы. Взгляд у него холодный и острый, а голос при этом – хрипловатый, усталый. Такие тоже нравятся девчонкам.
– «Харон» был всегда. Ещё до вторжения. Говорят, тогда на месте Небесной Тверди был чудесный парящий остров, где и рождались сильфиды, а когда взрослели, спускались на землю. Но это лишь легенда.
– Легенды часто имеют под собой реальную основу.
– Вот и проверим, – говорит он, баюкая Ирину.
И даёт понять: разговор окончен, и вообще – ему не до болтовни. Но мне нужно знать, где у нас конечная.
– Небесная Твердь, – отвечает он на незаданный вопрос. Теперь в голосе сталь и раздражение: мол, должен был понять.
Да я понял, однако убедиться лишний раз не мешает.
Короче, выходить мне надо. Моя конечная – дом.
Чувствую себя Алладином, который только что потёр лампу: опять материализуется и зависает передо мной Пак.
– Домой, значит, хочешь?
– Ещё как, – чего лукавить-то. – Поможешь?
– Да тут помогать особенно нечего, тебе сходить на пятом витке. Смотри, не пропусти.
– И где будет этот пятый виток?
Пак показывает пальцем и глазами на потолок:
– Там, за два витка до Небесной Тверди. Там уже до Великого Охранителя докричатся можно.
Мотаю головой:
– Мне бы побыстрее.
