– А еще говорят, – тоже шепотом добавил Баграм, –что есть один всеми забытый, давно потерянный ход, идущий на самую вершинуАгармыша, наружу; и тот, кто отыщет его, высвободит из вечной тьмы этисмятенные души и унесет с собою их вечное благословение… или проклятие, богвесть!
– Почему же проклятие? – спросила Лиза.
Баграм не ответил, внимательно вглядываясь во тьму.
– Оставь факел здесь, Гоар, – сказал он. – Мы ужепришли.
Гюлизар-ханым воткнула факел в землю, и Лиза, оглянувшись,увидела, что в подземный ход сверху вливается бледный свет луны.
* * *
На самой дальней окраине Эски-Кырыма, почти в лесу, стоялаполуразвалившаяся сакля; крыша и стены порушены, а к ней была пристроена чудомуцелевшая каморка с небрежно сложенной каменкой и вмазанным в нее котлом. Здеськогда-то жил небогатый татарин Давлет, женатый на русской женщине, купленной имзадешево на рынке в Кафе, и она-то упросила его сложить подобие русской мыльни.Весь день у Гюлизар ушел, чтобы найти эту баньку и нанять придурковатоготатарина, который бы наносил воды, собрал в лесу дров и поддерживал жар. Донастоящего пара, конечно, далеко, однако лучше, чем ничего. У Лизы оставаласьеще надежда на тайное средство, о котором говорил Баграм.
Она думала, что Гюлизар-ханым пойдет с нею – поможет, но та,покачав головою, осталась ожидать во дворе вместе с братом. А Баграм,перекрестив Лизу, дал ей маленький, очень узкий, тонкий кинжальчик с фигурнойрукоятью.
– Тебе мало будет только попариться, Рюкийе. Женщина, нежелающая иметь детей, должна отправиться в баню и на раскаленные камни уронитьнесколько капель крови из своей левой руки. При этом она услышит звуки… услышитих восемь раз, и вскорости плод изойдет из чрева ее после восьми схваток.
– Что это за звуки? – обеспокоенно спросила Лиза, откоторой не укрылось, как дрогнул голос Баграма.
– Прости меня, Рюкийе-ханым, но я не отвечу, – сказалон глухо. – Ты должна услышать их сама… сама должна решить, как бытьпотом!
Лиза скоро притерпелась к влажной духоте, от которой спервазанялось сердце, и долго плескалась в большом чане. Отжав и разобрав волосы,натуго заплела их в косу и только тогда решилась наконец подойти к каменке.
Она понимала, что время стремительно уходит, близится утро,а воротиться в Хатырша-Сарай непременно нужно до свету, Баграм и Гюлизар-ханымместа себе не находят от беспокойства, но все стояла и стояла, нерешительноглядя на мокрые камни печурки, над которыми слабо курился парок. Было такстрашно, что рука, сжимавшая кинжал, мелко дрожала, и понадобилось собрать всесилы, чтобы заставить себя поднять ее и ткнуть в безымянный палец левой руки.
Сморщившись от боли, нажимала и нажимала на подушечку,выдавливая темно-алые капельки и роняя их на каменку. Сунув палец в рот изализывая ранку, Лиза зачарованно смотрела, как они испаряются, шипя. Кромеэтого, она пока больше ничего не слышала. Кажется, страхи были напрасны. Или Баграмошибся, или она сделала что-нибудь не так. Спросить его разве? В то жемгновение ей вдруг почудилось какое-то движение за спиною.
Резко обернулась – никого. Впрямь почудилось. И тут что-тословно ударило в сердце!
Да, да, сначала была эта внезапная боль. И только потом,через какое-то мгновение, ее слух пронзил короткий вопль.
Это был детский крик. Жалобный голос ребенка, терпевшегострашные мучения!
Ноги у Лизы внезапно подкосились, она навалилась на стену,силясь не упасть. И тут же раздался новый стон. Еще жальче, еще сильнее рвущийдушу.
Так вот о чем умолчал Баграм! Она сама должна была решить,слушать ли их до конца. Все восемь! Пока только два…
О господи, уже три!
Ребенок кричал так, словно был вот здесь, совсем рядом, наруках Лизы. И казалось, что это она терзает, мучает его, причиняет нестерпимуюболь, от которой крошечное горлышко трепещет и сжимается, крик переходит всдавленный хрип, полный предсмертного ужаса…
Лиза рывком поднялась, отбросила кинжальчик и, не чуя подсобою ног, выскочила из баньки.
Нет, нет, это невозможно! У нее нет сил слышать, переноситьэту муку умирающего дитяти! Уж лучше выпить котел черного отвара спорыньи,лучше прыгнуть с вершины Агармыша, лучше отдаться в руки бабки-повитухи,которая железным крючком изорвет ей матку, изуродует, может, и до смертидоведет, – что угодно готова была сейчас стерпеть Лиза, чем услышать хотьраз еще, хоть один раз тот голосок, который, она знала, ей никогда не забыть.
Она быстро одевалась, смущенно думая о том, что ей сказатьБаграму и его сестре, которые так старались избавить ее от мук, а у неенедостало сил вытерпеть…
Нет. Ни у кого недостало бы на это сил. Эти крики и такбудут преследовать ее в страшных снах, а если б она выслушала все восемь, тоуж, наверное, сошла бы с ума. Баграм простит ее слабость; он ведь заранее знал,как это будет страшно.
Одежда липла к мокрому телу, но Лизе так не терпелосьоказаться подальше от злополучной баньки, что она ни на что не обращалавнимания. Кое-как набросив покрывало, выбежала из развалин.
По счастью, было еще вполне темно, звезды не ушли снебосвода. «Значит, мы успеем вернуться, покуда все спят…» – подумала Лиза, датак и остолбенела. О господи! А зачем вообще возвращаться?! Во всяком случае,ей, Лизе?! Обессиленная, отупевшая от волнений последних дней, она толькосейчас осознала, что больше не надо мечтать о побеге – она уже на свободе, ужевырвалась из проклятого дворца, из гарема, и теперь главное – уйти как можнодальше от Эски-Кырыма. Не станут Баграм и Гюлизар-ханым чинить ей препятствия.Они помогут, непременно помогут ей скрыться!
Лиза устремилась к темной фигуре, прислонившейся к дереву.Там был кто-то один, она еще не могла понять, Баграм это или его сестра.
– Я не смогла, простите меня! – выкрикнула онапокаянно. – Это было так страшно! – И осеклась. Что-то не так…
Ждущий ее человек не двинулся навстречу, как это сделали быдрузья. Он стоял недвижимо, словно затаясь, словно выжидая. И вдруг откуда-тоиз леса донеслось громкое ржание.
Откуда тут взяться коню? Неужели за ними погоня?!
Она метнулась было прочь, но в этот миг темная фигураотстранилась от дерева и шагнула к Лизе. Прежде чем та успела увернуться,человек схватил ее за руки.
– Что же ты делаешь здесь ночью, Рюкийе-ханым? – спросилон с издевкою.
Странно, однако первым чувством Лизы было облегчение оттого,что сей голос незнаком ей. Она-то уж готова была услышать голос Сеид-Гирея или,что еще страшнее, Гюрда!..
