прахом. И я по нему скучала. Прошло совсем немного времени, но я скучала по Локи так, словно вечность провела в изгнании и одиночестве. И невозможность увидеть любимого аса выбивала у меня почву из-под ног. Я ходила рассеянная, потерянная, словно тень былого яркого пламени.
Так продолжаться больше не могло. Направившись к дверям покоев, я решительно распахнула их, всполошив сонную стражу. Я выбежала из опочивальни, как была, босая, будто боялась, что могу заробеть или кто-то вдруг решится помешать мне. Я была уже на ступеньках лестницы, когда некто ненавязчиво поймал меня за запястье. Это прикосновение было так похоже на то самое, с которого начались все мои злоключения, что я приглушённо вскрикнула и отдёрнула руку, будто обожглась. Сердце вмиг взвилось к горлу, я стремительно обернулась, но нарушителем моего спокойствия оказался всего лишь приставленный к своенравной хозяйке слуга.
— Простите, если напугал вас, госпожа, — смутившись, прошептал верный подчинённый Хельги. Я совсем забыла о нём, а юноша, должно быть, дремал где-то подле моей постели. — Я прошу Вас не покидать своих покоев. Это настояние Хельги.
— Ты меня не остановишь, сколько ни беги вслед, — в тон собеседнику вполголоса отвечала я, поднявшись к нему, чтобы настырный молодой человек мог расслышать мои слова. Должно быть, в тот миг мы походили на заговорщиков. В любом случае, стражники за нами медленно зашевелились, глухо загудели, будто рой неповоротливых пчёл жарким днём. — Это мой чертог, и я здесь госпожа. Я иду в покои повелителя.
— Тогда позвольте хотя бы сопроводить Вас, госпожа? — сдавшись, робко попросил слуга, поднимая на меня взгляд, полный надежды. Его глаза блеснули в полумраке, будто у кошки. Поколебавшись, я кивнула и продолжила свой путь. Юноша держался на почтительном расстоянии позади меня. Признаться, с недавних пор я боялась ходить по золотому чертогу в одиночестве, особенно под покровом ночи. И даже несмотря на то, что едва ли тонкий юный лекарь смог бы меня защитить от какой-либо напасти, в обществе кого-то из слуг мне становилось немного спокойнее. Скоро мы оказались у дверей в мои покои. Сердце пропустило удар, дыхание перехватило. Я волновалась. Мне было страшно снова войти в опочивальню, где произошло вероломное нападение, а затем случился подлый малодушный удар в спину. Мне было страшно увидеть Локи, узнать, что, быть может, всё ещё хуже, чем я могла себе предположить…
Верная стража, приставленная к покоям, бодрствовала. Очевидно, молодые мужи только сменили своих соратников, так бойко они склонились перед госпожой, а затем распахнули двери в покои. Сердце забилось ещё быстрее, и я почувствовала, как решимость отказывает мне, ноги становятся мягкими и непослушными, слабеют руки. Словно ощутив моё смятение, чуткий лекарь услужливо подставил локоть, на который я могла опереться, и проводил внутрь. Опочивальня тускло освещалась огоньками свечей, пламя в камине почти погасло, едва-едва ещё теплилась в нём жизнь. У дверей, прислонившись к стене, дремала утомлённая служанка. Всё казалось мне таким умирающим, слабым, затихшим, что ком горечи и слёз привычно сдавил горло.
Мне понадобилось несколько минут, чтобы справиться со своей слабостью. Я всё ещё не решалась взглянуть в сторону постели, увидеть бессознательного супруга. Поэтому сначала я отпустила измождённую девочку отдохнуть и выспаться, велела одному из стражников растопить камин, чтобы вновь заиграло, уютно потрескивая, в нём живое жаркое пламя, приказала сопровождавшему меня лекарю зажечь все потухшие свечи. Я хотела, чтобы Локи окружала родная ему стихия. Я тешила себя пустой надеждой, что, быть может, хотя бы она призовёт угасающего повелителя к жизни. В момент отчаяния мы становимся уязвимы и больше чем когда-либо нуждаемся в той силе, что дарует вера. Когда все приготовления были завершены, слуги замерли в ожидании за пределами опустевших покоев. Мы остались вдвоём.
Было так тихо, что я могла отчётливо расслышать стук своего мечущегося сердца. Глубоко вздохнув, я, наконец, осмелилась приблизиться к постели, взглянуть на бога огня. В неверном и переменчивом свете свечей Локи показался мне больше похожим на статую, выточенную из белого камня или светлого дерева, нежели на пламенного аса. Сердце болезненно сжалось и пронзительно укололо меня. Схватившись за грудь, я была вынуждена сесть на край постели, чтобы не упасть. Это оказалось так трудно — видеть его в столь плачевном состоянии. Широкая сильная грудь едва приподнималась, и слабый звук дыхания можно было различить, только чутко прислушавшись. Верные слуги сменили окровавленные одежды, расчесали и заплели волосы, омыли и укрыли тело, но в нём не было жизни, а на бледном лице — хоть какого-либо осознанного выражения.
Мои руки ходили ходуном, и всё же я рискнула протянуть их к мужу, коснуться кончиками пальцев мертвенно-бледного красивого лица. Жизнь ещё теплилась на самом краешке тонких губ, но горячий бог огня остывал, и это внушало мне необузданный страх, первозданный ужас. Уж лучше бы он горел, лучше бы у него был жар, тогда хотя бы было ясно, что он борется, что пылает ярче и упрямее прежнего, но… Локи угасал, и лицо его было почти так же отстранённо и безразлично, как в моём ночном кошмаре. Глаза наполнились слезами, и мир вокруг поплыл, смазался. В первый и последний раз, когда я видела его прикованным к постели страшным недугом, всё было совсем иначе. И хотя глаза его болезненно блестели, он улыбался, насмехаясь над своей слабостью. А теперь?.. Слабость побеждала. Казалось, день-другой, и Скади добьётся своего.
— Мой повелитель, я скучала… — дрожащим голосом тихо приветствовала я супруга. Выражение его лица оставалось неизменным, и если бы оно хоть было безмятежно, но нет: на нём словно замер последний отголосок острой боли и страданий. Казалось, впору задохнуться от горечи и скорби. Слёзы жгли глаза, замерший воздух — горло и нос. Сердцебиение глубоким гулом разносилось по всему телу. Я и сама была ни жива ни мертва, но хотела только одного: быть рядом. Быть рядом всегда, отвела ли нам судьба много лет или всего несколько минут. Я коснулась его прохладной широкой ладони, лежащей поверх покрывала, сжала длинные пальцы. — Я скучала так, будто вечность прошла, ты можешь себе представить? Когда тебя нет, повелитель моей души, всё в мире меркнет, ничто не имеет значения. Ты спишь беспробудным сном, а я уже как будто осиротела. Ты любишь причинять мне боль, но это, мой лукавый Локи, чересчур. Слишком много, слышишь? Если ты уйдёшь, мне с этим не справиться, не пережить…
Голос пропадал, а на губах замирала горькая улыбка. Мне было так страшно и спокойно в одно и то же время. Забывшись,
