Из-за перегородки доносился чей-то властный голос, перемежаемый резкими выкриками. Слов было не разобрать, но, судя по общей атмосфере, Отоми отказался подчиниться приговору и начал громко выражать свое неповиновение.
Неожиданно шум стих, и в тишине раздался голос Ёноскэ Маки: «Высочайшим повелением…» Матахатиро и Сибуя быстро выбежали из комнаты в коридор.
Вдоль всего коридора были развешены мерцающие фонарики. Неожиданно дверь Среднего зала отъехала в сторону и в тусклом свете появилась фигура Танго Отоми. Сбросив с себя верхнюю накидку, он пятился задом, держа в руках короткий меч. Из раны на плече обильно текла кровь. Видимо, Маки все же успел нанести удар.
Обернувшись, Отоми увидел Матахатиро и Сибую, которые стояли посреди коридора, преграждая ему путь. Нахмурив брови, он остановился, но тут же, как ни в чем не бывало, двинулся им навстречу. Его походка была спокойной и уверенной.
«Виновен!» — вскричал Сибуя, обрушивая свой меч на Отоми. Но тот ловким движением отбил летящий клинок и по инерции пробежал несколько шагов вперед. Там его встретил Матахатиро. Отоми взмахнул мечом, но Матахатиро проскользнул мимо него сбоку, глубоко вонзив лезвие клинка в шею своего врага.
Кровь забила фонтаном. Отоми сделал еще с десяток шагов, а потом, словно запнувшись о невидимое препятствие, повалился ничком. Упав, он пополз, цепляясь за доски пола, но вскоре его распластанное тело замерло.
Коридор вмиг наполнился людьми. Посреди этого шума Матахатиро отыскал глазами Мамию, поклонился ему, а затем, сняв с головы повязку и отвязав тесемки с рукавов кимоно, быстрым шагом пошел прочь от этого места. Сибуя тоже последовал его примеру. Выйдя из ворот замка, они распрощались и пошли каждый своей дорогой.
В том месте, где замковый ров, изгибаясь, поворачивал на юг, стоял фонарь. Увидев возле фонаря какого-то человека, Матахатиро замедлил шаг и взялся за рукоять меча.
Человек вышел на середину очищенной от снега дороги. Это был Сидзума Отоми. Он несколько мгновений смотрел на Матахатиро, а затем спросил:
— Ну что, казнили моего дядюшку?
— Казнили, — коротко ответил Матахатиро.
— Он мертв?
— Да. Я не был главным исполнителем казни, но прикончить его довелось именно мне.
— М-м, утомился, поди?
— Нисколько.
— Тогда, может быть, продолжим то, что мы тогда отложили до лучших времен?
— Изволь, — ответил Матахатиро и, не удержавшись, спросил: — Но какой смысл нам драться теперь, когда господина Отоми уже нет в живых?
— Есть смысл.
— Если ты желаешь отомстить, то это не ко мне. Я выполнял приказ клана.
— Да нет, с чего бы мне мстить…
— Скажи мне, ты, вообще, зачем пришел в наш клан?
— Насколько я понял, дядюшка хотел, чтобы я зарезал тебя и Мамию. Но я отказался — он просто пытался спасти свою шкуру. Такое преступление, как убийство князя, все равно рано или поздно раскроется… Видимо, роду Отоми суждено было прерваться. Так что, считай, что я пришел уладить дела покойника. — Сидзума отрывисто засмеялся. — Ну что, давай! — крикнул он, взявшись за рукоятку меча, и проворно отбежал назад. Матахатиро принял боевую стойку. Мечи они выхватили одновременно.
Сидзума менялся на глазах. Вялость в его движениях вдруг исчезла, будто испарилась, а поджарое тело разом выпрямилось и напряглось, как тетива.
Мелкими шажками противники стали сходиться. Не делая резких выпадов, они со звоном скрестили мечи и, словно сговорившись, снова отскочили назад.
Сидзума занес меч над головой и пошел на Матахатиро. На этот раз Матахатиро остался стоять на месте, крепко удерживая меч в позиции сэйган. Остановившись, Сидзума пристально посмотрел на неподвижного противника и гневно крикнул:
— Что? Надоело уже?!
Увидев, что Матахатиро молчит, он щелкнул языком, с невероятной силой ударил его мечом по плечу и, словно вихрь, промчался мимо.
Через мгновение его фигура исчезла в темноте.
Матахатиро в растерянности провел рукой по лицу. На щеке была кровь — след прощального удара Сидзумы. Если бы он чуть иначе встретил этот удар, его рана стала бы смертельной. Матахатиро только сейчас осознал, что он даже не попытался увернуться, а попросту отбил вражеский клинок мгновенным заученным движением.
Убирая меч в ножны, Матахатиро подумал, что человека по имени Сидзума Отоми следует запомнить.
Когда Матахатиро вышел в сад, к воротам подбежал нарочный. Он принес письмо от Гэндаю Хосои. Тут же, в саду Матахатиро развернул письмо и стал читать.
В первых строках Хосоя сообщал, что Китидзо был очень рад получить деньги, которые Матахатиро отправлял ему с оказией. Затем он писал, что сразу после нового года ему удалось поработать телохранителем, а весной и вовсе счастье привалило — его наняли в загородную усадьбу, чтобы охранять дочь одного весьма богатого купца, которая живет там в уединении, страдая от меланхолии. Хосоя не без гордости отмечал, что купеческой дочке он очень даже нравится.
Прочитав эту часть письма, Матахатиро расстроился. Он живо представил себе, как Хосоя служит на побегушках у какой-то своенравной девицы, и ему стало жаль своего друга.
Однако дальнейшее содержание письма заставило Матахатиро нахмурить брови. Хосоя писал, что четвертого числа второй луны, сорок шесть ронинов бывшего клана Асано, распределенные по нескольким усадьбам, все до единого вспороли себе животы. Хосоя узнал, что Тёдзаэмона Ямамото, с которым Матахатиро встречался в деревне Хирама, по-настоящему звали Сукээмон Томиномори. В клане Асано он служил сопровождающим князя и посланником. Получал двести коку риса. Совершил сэппуку в усадьбе князя Хосокавы.
Матахатиро свернул письмо и положил его за пазуху. Ступая по просохшей земле, он пошел бродить по саду. Кое-где еще лежал снег — весь в черных проталинах. Над ним роились стайки мелких мошек. Лучи заходящего солнца освещали их беззвучную пляску.
Известие о том, что все ронины Асано совершили сэппуку, болью отозвалось в сердце Матахатиро. Все. В том числе и те, кого он знал: под псевдонимами — Тёдзаэмон Ямамото, Дзэмбэй Мимасакая, Тёдзаэмон Нагаэ, Кахэй Ямахико, и под их настоящими именами — Кураноскэ Оиси, Тюдзаэмон Ёсида…
«Как много горечи несет в себе путь самурая! — подумал Матахатиро. — Сколь бесконечно преданным надо быть своему господину, который милостиво платит тебе жалование!» Во время службы телохранителем Матахатиро приходилось рисковать жизнью за деньги, но то было нужно лишь для пропитания — никакого чувства долга по отношению к своим нанимателям он не испытывал. Получив какие-никакие деньги, он мог не работать, а целыми днями бездельничать, сидя у себя дома, и никто на него пальцем не показывал. Матахатиро с грустью вспоминал два года, проведенные в Эдо. То были годы вольной жизни. Даже Хосоя, вынужденный постоянно думать о том, как прокормить свое огромное семейство, похоже, вовсю наслаждался свободой. Это было видно из его письма, в котором рассказывалось о повседневной жизни, и даже по тому, с какой радостью он сообщал, что понравился своей новой подопечной.
