class="p1">Эгоистично. Аверьянов смотрел на следователя в немом удивлении и отказывался верить тому, что слышал. Все эти годы он влачил свое жалкое существование по воле случая. Эники-беники. Испытав дичайший ужас от безжизненного тела перед собой, от вида свежей тягучей крови, что растеклась темным пятном и окрасила старый линолеум багряным цветом, Андрей не мог даже пошевелить пальцами. Эгоистично. Он больше не желал и не мог жить в аду. Вызвать полицию и сесть за убийство, пусть и не преднамеренное? Кто бы стал его слушать? Кто бы пожалел его в этот раз? Нет, он не мог себе этого позволить. Не мог так рисковать. Знал, что в этой жизни мог рассчитывать лишь на себя одного, забыв о возможности довериться хоть кому-либо.
Когда Андрей пришел в себя, то действовал импульсивно и руководствовался лишь эмоциями. Они захлестывали настолько, что Аверьянов перестал осознавать себя, свои действия и цели. Рылся в рюкзаке брата дрожащими руками в поисках чего-то важного и необходимого для себя. Андрей сам не знал, что именно искал. Початый блок сигарет «Димитрино». В нос ударил нежный ванильный аромат табака. Паспорт. Вишневский Богдан Станиславович, родился 14 июня 2005 года. Губы Аверьянова растянулись в грустной улыбке – с фотографии на него смотрела его точная копия с кудрявой копной рыжих волос. Они были так похожи, что у Андрея болезненно сжалось сердце.
– Думали о том, как будете жить дальше? – Морозов не сдавался, напирал, бередил свежие раны. – Вернулись бы к отцу после учебного года? Думаете, он не заметил бы разницы? Как долго продлился бы ваш спектакль? Уверены, что он принял бы вас в качестве замены мертвому сыну?
– Вообще-то… – Аверьянов нервно повел головой в сторону, неотрывно смотря на следователя, – я тоже его сын.
В рюкзаке Андрей нашел конверт глубокого синего цвета с серебристо-синим гербом. В нем было письмо, подписанное ректором, о зачислении на архитектурный факультет и заселении в общежитие, а также пластиковый пропуск на территорию кампуса. Тогда он не думал о последствиях и о том, что правда рано или поздно всплывет наружу и явит свое обезображенное лицо. Упоенный мыслью о возможной новой и счастливой жизни, Аверьянов снял с тела брата все украшения, тяжелую обувь и броский ремень.
– Но вы уже большой мальчик, – словно игнорируя слова Аверьянова, Морозов вступил в диалог с самим собой. – Могли бы больше не вернуться в отчий дом. О! На территории кампуса можно жить круглый год. Отличный вариант…
Аверьянов рискнул и поставил на кон все, что имел: свою искалеченную жизнь и незримое зыбкое будущее. В глубине души он испытывал гадкое, но яркое чувство того, что его поступок – некий акт справедливости. Все было правильно. Все было по-честному. Воля случая. Эники-беники.
– Но что-то пошло не так. Да, Аверьянов?
– Что-то пошло не так… – тихо согласился Андрей и поднял тяжелый взгляд на следователя. – Богдан жил и учился в другом городе. Достаточно далеко от этого места и моей дыры. Откуда я мог знать, что в академии встречу ту самую школьную подругу? Совпадение с низкой долей вероятности… – Аверьянов едко усмехнулся. – Произошедшее могло остаться в тайне навсегда.
– Сомневаюсь, – категорично отреагировал Морозов. – Вы не могли вечно притворяться другим человеком. В особенности тем, кого не знали ни на йоту. Рано или поздно ваш обман был бы раскрыт.
– Да, – Андрей рассеянно кивнул. – Вы правы. Только это случилось слишком рано. Думаете, это было так легко? Я думал об этом ежеминутно, вздрагивал каждый раз, когда его имя произносили вслух. Мне казалось, что все смотрят на меня и видят насквозь. – Аверьянов провел большим и указательным пальцами по лбу. – Неоновая кричащая вывеска: «Лжец».
– Василевская вас узнала.
Скорее утверждение, нежели вопрос.
– Она прилипла ко мне, словно пиявка…
[Воспоминания в показаниях Аверьянова – 15.02.2023 – Воскресенье – 20:25]
Андрей не мог найти себе места. После той встречи с Василевской в общей гостиной в предновогодней суете Соня словно преследовала его заметной безмолвной тенью. Не подходила, не пыталась заговорить, но всегда наблюдала издалека.
Дни Аверьянова проходили в постоянной смутной тревоге. Андрей чувствовал себя обнаженным, словно его видели насквозь и слышали все его мысли. Шерстили в чертогах разума, топчась грязными ботинками. Хуже и быть не могло. Но, как оказалось, нет. Могло.
Вскоре, двадцатого января, когда Соня решилась с ним заговорить, поджидая на крыльце клубного здания, мысль о его скором разоблачении стала чрезмерно навязчивой, на грани паранойи и здравого рассудка. Его мучила бессонница, которую он так рьяно старался скрыть. Липкий страх поселился так глубоко внутри, что желание забиться в глубокую нору и не высовывать даже носа давило почти физически.
После этой случайной и в какой-то мере судьбоносной встречи Андрей корил себя и ужасно жалел о своем поступке. Но чем больше думал о прошлом, тем сильнее убеждался, что выбора как такового не имел. Глупое стечение обстоятельств, которым он воспользовался так бездумно и безрассудно. Хотел бы он повернуть время вспять и все изменить? Аверьянов не мог честно ответить на этот вопрос.
Время было поздним. Андрей не спеша возвращался к себе, зная, что соседа не будет в комнате – заболел. Это хорошо. Ему хотелось наконец-то побыть одному и перевести дух, хорошенько все обдумать и, если повезет, выспаться. Конечно, у Аверьянова не было никакого плана – первые четыре месяца обучения прошли на удивление спокойно, и Андрей позволил себе расслабиться, насладиться беззаботной студенческой жизнью. Вот только зря. Должен был предусмотреть подобный исход и придумать что-то вразумительное, весомое. Тщетно. Андрей чувствовал себя безвозвратно сломленным. Капкан захлопнулся.
Аверьянов резко остановился, когда из четыреста пятой комнаты вывалился высокий темноволосый парень и заливисто рассмеялся, чуть пошатнувшись. Андрей сделал шаг назад и спрятался за угол, ведущий в общий коридор. Никогда прежде он не видел своих соседей – лишь изредка слышал голоса, когда возвращался в комнату к началу комендантского часа, после первого обхода старосты.
– Карпов! – послышался зычный голос из комнаты. – Закрой дверь, придурок! Тебя кто-то может увидеть или услышать. Потом проблем не оберешься.
– Эй! – возмутился, по всей видимости, Карпов, который стоял в дверях. – Мне жарко. Дай… дай проветриться. И вообще я хотел сходить в свою комнату… Забыл там кое-что… интересное.
– Да ты уже лыка не вяжешь… И как только дверь открыл? Коваленский же запирал нас на ключ.
Голос стих. Карпов резко подался вперед, словно его кто-то силой потянул вглубь комнаты. Послышался звон стекла и тихое чертыхание. Андрей воровато наблюдал за тем, как на пороге появился высокий светловолосый парень с
