несётся крик неистов. — За что нам выпал жребий сей?» За то, что в грязь, к ногам марксистов упал царевич Алексей.
Достигнув в поэзии ощутимых высот, Глеб Яковлевич предостерегает новое племя: «Теперь, по прошествии не просто лет, но львиной доли судьбы, в назидание молодым поэтам скажу откровенно, бесстрашно, – самым вредным, губительным, тлетворным желанием для начинающего поэта является желание как можно скорее опубликовать свои стихи… Для развивающегося дарования нет ничего более гнетущего, разрушительного, иссушающего, чем желание славы. Желать должно себе совершенства. И не просто желать, а постоянно его в себе возводить (как себя – в окружающем мире). По кирпичику, по ступеньке…»
Остаётся закончить рассказ о Глебе Горбовском, конечно же, его стихами:
Хожу предсмертною походкою по кромке ладожской воды, оброс монашеской бородкою, свершаю тихие труды… Омытый банькою бревенчатой, продутый рыбным ветерком, живу, крещённый, но – не венчанный, согретый русским языком.
Я думаю, читатель уже понял (или вспомнил), что и сегодня среди нас живут истинные поэты, чьи строки помогают нам лучше узнать себя и свою страну, дарят бесценные минуты радости… И как не быть благодарными тем, кто положил свою жизнь на алтарь русского слова?
«Потому что Россию люблю…»
(В. Боков)
Огромная живительная сила поэзии Бокова, думается, со временем будет всё драгоценней и нужнее нам. Как русская народная песня, как сам воздух любимой родины. В стихотворении «Исповедь» у Виктора Фёдоровича есть такие строки:
Я не жалуюсь. Я скорблю! Горько плачу на этой планете. Потому что Россию люблю Больше всех и всего на свете.
И это не просто слова. Стихия народного духа, так ярко и ёмко отразившаяся в его творчестве, – это то золото, что не стареет ни при каком времени и власти. Не случайно давным-давно Андрей Вознесенский заметил: «Богову – богово, а Бокову – боково». И ныне, открыв томик Виктора Фёдоровича, до глубины души поражаешься чистоте его языка, сердечной тонкости…
Кстати, двух слов не скажет, чтобы не ввинтить точнёхонько и к месту частушку. Да вот, посудите. Разговор касается Вятки (ныне Кирова), где его и помнят, и любят, и ждут (впрочем, как и везде, где он хоть раз побывал), и Боков, конечно же, не упускает момента:
Ветер, дуй, ветер, дуй, Ветер, дуй из Кирова, Дуй, дуй, выдувай На свиданье милого!
Потом по старой дружбе спрашивает о муже моём и тут же с ходу выдаёт:
В огороде лён посею На рубашку Алексею!..
И я понимаю, чем Виктор Боков так близок русскому человеку, за что так любим. Бывает, Виктор Фёдорович позволяет себе слабинку как поэт, не дрожит над каждой строкой, не выверяет её формально (и за это цепляются к нему то те, то эти), но что стоят холодные, отлакированные строфы иных поэтов рядом с дышащим, горячим, – то нежным, то взволнованным, то яростным, но всегда искренним – словом Бокова?
Заросли. Заросли. Хмель и крапива. В омуте сонно стоят облака. Иволга пела – и вдруг прекратила, Рыба клевала – и вдруг ни клевка. О, это туча! Лиловый передник Тёмной каймой отливает вдали, Зашелестел приумолкший березник, Тёплые капли танцуют в пыли. Падают полчищем стрелы косые В гати, в горелые пни и хвою. Это земля моя, это Россия, Я нараспашку у речки стою.
(«Заросли. Заросли. Хмель и крапива…»)
Да за такие-то строки все нынешние книжные развалы отдать не жалко!
Первое стихотворение Виктор Боков опубликовал в 1930 году в подмосковной загорской газете «Вперёд», и это было начало большого творческого пути. Конечно, вначале в его стихах ещё чувствовалось влияние таких поэтов, как Кольцов, Некрасов, Клюев, Есенин, Исаковский. Но чем дальше, тем явственней проступал в его поэзии свой стиль и неподражаемый язык. В Литературном институте им. А.М. Горького он был однокурсником Константина Симонова и Михаила Матусовского. А в 1941 году Боков получил рекомендации для вступления в Союз писателей от таких корифеев, как Борис Пастернак, Валентин Катаев, Андрей Платонов. На следующий же год Виктор был призван в действующую армию, но именно в это время судьба преподнесла ему первый большой «сюрприз».
В августе 1942-го курсанта Бокова арестовали за «разговоры», что в те годы было явлением нередким. И не сломаться в сибирском лагере молодому горячему поэту помогли и своя поэзия, и письма, которые приходили к нему от старших собратьев по перу, в частности, от Андрея Платонова. Учитывая, что один из самобытнейших прозаиков России все эти годы находился на грани ареста, понятно, какой гражданской смелостью и душой надо было обладать, чтобы все пять лет вести переписку с Виктором Боковым, который признавался тогда: «Четыре года не имел ни одного разговора с творцами о творчестве. И это большое горе моё, и я глохну в глуши». И не случайно, выйдя из лагеря, Боков первым делом направился к Андрею Платонову, жившему в одной
