Хлоя зависела от него, и он мог ей чем-то помочь – например, освежить, протерев чистое теперь лицо другим краем полотенца, смоченным в чистой воде. Это было приятно: хоть ненадолго стать тем, кем он должен, в принципе, быть – мужчиной, который способен позаботиться о женщине, попавшей в беду.
Или ему настолько было нечему радоваться в этой жизни, что Лукас решил порадоваться слабости этой девушки?
Харрис опять притихла, и Эосфор с трудом заставил себя оторваться от неё – убрать руки, оставить в покое, дать место, чтобы она могла перевернуться, если бы захотела. И он вдруг вспомнил – первая мысль, что приходила ему в голову, обычно была про доктора. Когда ему показалось, что брат хочет его утопить – он сразу же подумал, что может ожидать после этого Хлою. Когда Лукас услышал звук падения, а потом – шаги возле своей комнаты, он сразу же подумал о том, что брат с сестрой могут заглянуть к девушке и найти её в таком состоянии.
Страх приходил почти сразу, когда он осознавал опасность. И не только для себя: когда Эосфор понимал, что с ним хотят что-то сделать, он думал не об этом – нет, он сразу же думал о докторе. Неужели это ничего не стоит? Неужели он думал бы о ней в первую очередь, если бы все его помыслы были связаны только с тем, как бы выжить, как бы не потерять свою защитницу? Боялся бы он за неё, если бы его волновало лишь это?..
Внезапное осознание придавило Эосфора почти физически. Он больше не может заставлять Харрис оставаться рядом с ним – она была в опасности. Ей нужно было уйти, оставив его здесь: никакого другого пути Лукас больше не видел. Может, это был очередной порыв – но чем больше он думал об этом, тем логичнее казался этот выход. Хлоя должна была спастись, сбежав из этого дома, отказавшись от работы под любым благовидным предлогом – Эосфор даже подумал о Мойре, которая могла бы помочь ей сбежать из страны. Ему деньги уже были ни к чему, как потенциальному покойнику, а Доу, в благодарность за давнее спасение, может быть, вернёт свой моральный долг, когда поможет девушке, что была для него важна.
Если только Мойра осталась прежней, какой он её помнил – она ни за что не откажется помочь Харрис избавиться от влияния Годфри.
В память о нём.
Девушке было нужно бежать. Она ещё никак не могла прокомментировать сложившуюся ситуацию, находясь то ли во сне, то ли просто без сознания, но Лукасу и не нужно было никаких комментариев – было очевидно, что Хлоя испугается случившегося. Когда угроза была только на словах, или, например, когда вред причиняли кому-то другому, быть храбрым довольно просто. Она словно была неприкосновенна, её никто нигде не запирал, не мучил – а вот сейчас беда пришла именно к ней.
Это могло её оттолкнуть – чувство неуязвимости пропало, опасность была такой же реальной для неё, как и для её пациента. Доктор, в конце концов, просто женщина – удивительная, сильная, храбрая, но всё ещё женщина.
Эосфор глубоко вздохнул, понимая, что на эту ночь останется один на один со своими бесконечными тяжёлыми размышлениями. Он и без того слишком часто оставался с ними наедине – но вот сейчас спасения во сне найти было нельзя. По крайней мере, он должен был продержаться как можно дольше, чтобы, если что, помочь Хлое.
Так что уснул Лукас только глубокой ночью, держа за руку девушку, чтобы считывать её пульс – почти так же, как она сама провалилась в сон в их первый вечер дома.
Глава 7.2
Они словно говорят: я люблю тебя
Когда Харрис приоткрыла глаза, освещение явно изменилось. Ей показалось, она моргнула, и кто-то в этот момент выключил тусклую лампочку – сквозь шторы справа от неё пробивался мягкий свет серого раннего утра. С минуту она лежала, наблюдая за потолком, по которому время от времени проходили мягкие волны. Но вот зрение сфокусировалось, стало ясным – Хлоя распознала движение теней от шторы. Почувствовала лёгкий ветерок. Поёжилась.
Она хотела приподняться, сесть, чтобы закрыть окно, но отчего-то тело у неё было словно ватным, но при этом – тяжёлым, как чугун. Харрис поморгала – зрение вновь расплылось, когда она попыталась изменить свою позу. Девушка упрямо дёрнулась снова – и вдруг уловила рядом с собой движение. Кто-то сидел рядом с ней, и, что немаловажно – держал за руку. Прикосновение было совсем мягким, едва ощутимым – Хлоя мотнула головой, стараясь разогнать туман перед глазами, и из серой сливающейся пустоты вдруг вынырнуло лицо её пациента.
– Всё хорошо, – раздался тихий, успокаивающий шёпот. Харрис почему-то захотелось довериться этому голосу – после него сразу же появилось тепло, кто-то осторожно укрыл её. Судя по текстуре – не одеялом. Вернее, не только одеялом – вес тёплых вещей был непривычным, девушку сразу же снова потянуло в сон. Но что-то коснулось её лба, и она вновь заставила себя сфокусировать взгляд. Похоже, Лукас осторожно вытирал её лицо – Хлоя моргнула раз, другой, и поняла, что была вся мокрая от пота. Прикосновения перешли на шею, по коже скользило шершавое полотенце, оно приносило облегчение: тепло и холод боролись в её теле, по очереди уступая друг другу. Окно не закрыли, но сейчас свежий воздух, касаясь её лица, только освежал, помогая сосредоточиться. Получалось, правда, всё равно не очень.
Она хотела позвать Эосфора по имени, чтобы понять, мерещится ли ей его присутствие, или нет, но сил на это пока не было. Ветерок подул сильнее – кажется, кто-то открыл дверь. Звук шагов донёсся до Харрис запоздало, когда над ней нависла уже вторая тень – узнать человека девушка не смогла, было сложно заставить себя разлепить веки. Но ветер делал своё дело – дверь осталось незакрытой, получился сквозняк, и знакомое ощущение словно толкнуло Хлою изнутри. Она помнила этот момент, или почти такой же – совсем недавно, ветер точно так же обдувал её влажное лицо, у неё очень похоже кружилась голова, ей было плохо…
Осознание произошедшего навалилось на девушку вместе со всеми воспоминаниями. Туман перед глазами рассеялся, словно его и не было – осталась лишь усталость, но это было терпимо. Она открыла глаза, снова попыталась приподняться – на этот раз руки подчинились, и движение «запустилось», как надо. Голоса над ней утихли – Харрис подняла голову, медленно, и
