Артемьева, резервное копирование происходит регулярно и в плане электронных файлов можно быстро все восстановить. А денег как таковых не было, даже в бухгалтерии. В эпоху электронных счетов все давно перешло в виртуальное пространство.
Но это меня не волнует совершенно. В конце концов, есть страховка.
Хреново другое - люди. Пострадавшие, мать его, в пожаре люди.
Оттого сейчас на парковке, всегда спокойной и полной деловитого движения, царит громкая и неприятная суета. МЧСники, пожарники, врачи и санитары носятся вокруг, а сам я только полчаса закончил непростой разговор с полицейскими и фсбешниками.
Никто, слава богу, не погиб. Но ожоги - это тоже неприятно. Ясень пень, я каждому оплачу и лечение, и выходное пособие. На период восстановления придется нанять дофига людей, чем займется отдел кадров и сам Артемьев - у мужика просто нет другого выхода. Ну, и мне придется держать все под контролем, раз я здесь. Ни он, ни Пантелеев не будут работать в обход меня, особенно в столь щекотливом вопросе, даже при всем желании не тревожить меня лишний раз.
Ведь одно дело - управление и решение мелких задач и проблем. И совсем другое - реальное уголовное дело. Если, конечно, это и правда поджог или подрыв…
Разумеется, на фоне этого история с Ангелиной выглядит совершенным пустяком…
Так какого хрена я так бешусь? Почему, закончив с официальщиной и бюрократией, я несусь домой, игнорируя водителей в соседнем ряду и безбожно подрезая боковые потоки? От водителя, несмотря на желание Артемьева, я отказался, забрав одну из служебных машин. Со мной поехал безопасник, который от стиля моего вождения бледнел, краснел и мысленно наверняка костырял по полной программе. Но ничего не говорил. Попытался один раз. И я всего несколькими словами заткнул его, короткими и емкими фразами объяснив, что безопасность безопасностью, но в гневе я страшен. И мстителен.
- Свободен, - бросаю я строго, припарковавшись и заглушив мотор.
Задерживаться, чтобы еще точить лясы, я не собираюсь. И поэтому телохранитель кидает уже в мою спину:
- Если планируете куда-нибудь выходить, сообщите. Я отправлю вам сообщение, чтобы высветился мой служебный номер.
Я лишь отмахиваюсь. Не до тебя сейчас, парень, ей-богу.
Кажется, лифт тащится едва-едва. Сам понимаю, почему я так нервничаю. Больная фантазия рисует картинки, одна страшнее другой - начиная от заплаканной Ники и заканчивая абсолютно пустой квартирой.
Последнее раздражает меня сильнее всего. Вот прям до дрожи.
Стыдоба-то какая…
Но, представляя пустую квартиру, в которой еще витает запах женщины - моей женщины! - я чувствую такой страшный спазм и зияющую дыру в груди, что это почти физически больно. Я даже непроизвольно сжимаю ткань рубашки на груди, будто пытаясь напомнить себе, что это бред. Что неправильно - так живо и эмоционально реагировать хоть на что-либо.
Но меня будто препарируют. Вот так просто, наживую, без анестезии. И ворошат внутри кишки, будто это какой-то гребанный салат, а не жизненно важный орган.
И сердце… Проклятая мышца то пускается вскачь, то замирает, будто испугавшись.
А я действительно боюсь. Мне страшно представить, что я с такой легкостью просрал то, что, кажется, только-только наладил, исправил, построил…
Хотя, конечно, нифига я не построил. Еще слишком мало времени прошло. Омерзительно мало и от этого…
Вот нихрена не легче.
Все, что могло бы быть, что могло бы только построиться, может быть похерено одной гребаной блондинкой, возомнившей о себе невесть что?!
Дико, но у меня даже руки дрожат, пока я ключом открываю дверь. Тут еще есть электронный замок, но сомневаюсь, что Ника активировала его…
Так и есть. Два щелчка от поворота ключа, и я слишком сильно дергаю ручку, чтобы распахнуть дверь.
В квартире не тихо. Играет какая-то музыка, и это уже заставляет меня облегченно выдохнуть.
Не разуваясь, я бросаюсь вперед. Гостиная. Пусто. Кухня. Пусто. Кабинет…
В кабинете Ника.
Лежит себе спокойно с книгой в руках. Одна нога опущена на пол, вторая - закинута на спинку. При моем эффектном появлении поднимает глаза, а в них - легкое недоумение, мгновенно сменяющееся тихой радостью.
Она правда рада? Или это обманчивый свет от торшера, горящий над головой?
- Привет, - проговаривает она дружелюбно, опуская ногу и садясь, - А я и не слышала, как ты вошел. Всё в порядке?
- Привет, - глухо повторяю я за ней, а сам пристально вглядываюсь в голубые глаза и совершенно спокойное и расслабленное лицо.
И ничего толком, кроме как расположения и добродушия, не вижу.
Она не вскакивает и не нервничает. И выглядит… Такой домашней. И такой милой. Особенно с книгой, которую положила на колени. Читала? Серьезно?
Я подхожу к дивану и сажусь рядом. Обнимаю за плечи, притягивая к себе, но вместо того, чтобы поцеловать, чего хочется безумно, просто приближаю друг к другу наши лица.
И снова Самойлова удивленно распахивает глаза. Но при этом смотрит прямо, без какого-либо смущения.
- Что случилось? - спрашивает она тихо.
- В смысле - что случилось? - я говорю тихо и осторожно, потому что на самом деле хочется рявкнуть. Поэтому старательно сдерживаюсь.
- У тебя лицо… Как будто кто-то умер. Все настолько плохо? Ну, из-за чего тебе пришлось утром уехать?
Серьезно? Так вот что ее взволновало?
Но не буду же я, в самом деле, нагружать ее своими проблемами.
К тому же у нас с ней есть другой нерешенный вопрос.
- Ничего такого, из-за чего нужно беспокоиться, - немного кривлю я душой, но искусно это скрываю, - А вот об Ангелине надо поговорить…
- Я слушаю, - спокойно отзывается Ника, касаясь пальчиками моего лица.
- Как она попала сюда? - первым делом спрашиваю я, хотя как раз это меня не особо интересует.
- Я подумала, что это курьер что-то забыл. Он пришел буквально за минуту до нее. Вот дверь и открыла.
- Ясно. С охраны надо взыскать. Она не должна была даже через парадную пройти, не то, чтобы подняться на этаж.
- Вот как…
- И что она сказала?
- Ничего особенного. Что вы были в отношениях. Что любит тебя до безумия и снова хочет быть с тобой. Что беременна.
- И ты ей поверила?
- Ну… Вы определенно знакомы, это я поняла еще в ресторане. Да и встречала я ее раньше, в Юрьево еще.
- В Юрьево? - переспрашиваю я удивленно.
- Да. В первый же день, поздним вечером. Ее машина остановилась около моего дома, я вышла, а
