ГЛАВА 1
Теперь, достигнув зрелого возраста – 27 лет, я оглядываюсь на удивительное приключение моей юности и почти убеждаю себя, что его не было, как в то время была уверена в его реальности. Но все же временами я пробуждаюсь ночью оттого, что во сне я слышу зовущий меня голос – голос моего ребенка. И вот я здесь, одна из старых дев местного прихода, по крайней мере для тех, кто полагает меня таковой, хотя в глубине души я считаю себя замужней женщиной. И все же меня одолевают сомнения. Не произошла ли со мной какая-то умственная аберрация? Действительно ли, как пытались убедить меня, романтичную и довольно бесшабашную девушку, меня обманули и предали, как многих других, а поскольку я не могла смириться с этим, то вообразила невероятную историю, в которую никто, кроме меня, не верит?
Вот почему для меня очень важно понять, что же случилось в Ночь Седьмой луны. А для этого я решила привести в порядок все подробности той ночи в надежде, что это поможет восстановить правду.
Сестра Мария, добрейшая из монахинь, бывало, качала головой: «Елена, моя девочка. Тебе надо поостеречься. Нельзя быть такой порывистой и бесшабашной».
Более сдержанная сестра Гудрун, сузив глаза, многозначительно качала головой: «В один прекрасный день вы зайдете слишком далеко...»
В Даменштифт, пансионат для девушек при женском монастыре, меня отправили для получения образования в четырнадцать лет, и я жила здесь уже четыре года. За это время я съездила домой в Англию только один раз, когда умерла моя мать. Мои две тетки приехали присматривать за отцом, и я невзлюбила их сразу, так как они отличались от моей матери. Тетя Каролина была похуже своей сестры. Единственным удовольствием для нее было искать в людях недостатки.
Мы жили в Оксфорде, в тени колледжа, в котором когда-то учился отец, пока обстоятельства, вызванные его сумасбродным поведением, не заставили его бросить учебу. Возможно, я пошла в него, я даже уверена в этом. Мои приключения были похожи на его поступки, хотя его никогда не нарушали границ приличия.
Он был единственным сыном в семье, и его родители решили, что он должен учиться в университете. Для этого семье пришлось пойти на жертвы, и тетя Каролина никогда об этом не забывала и не прощала, ибо мой неблагодарный отец в студенческие годы со своим приятелем, тоже студентом, в каникулы отправились пешком через Шварцвальд – Черный лес, там он встретил и влюбился в очаровательную девушку, и естественным концом этой встречи было их супружество. Это походило на сказку, одну из тех, которые породила та страна. Девушка происходила из благородной семьи – страна изобиловала маленькими герцогствами и княжествами и, конечно, обе стороны неодобрительно отнеслись к их супружеству. Родители мамы не хотели, ее замужества за англичанина-студента без гроша за душой; семья же отца, которая с трудом наскребла деньги на его обучение надеялась, что он сделает карьеру в университете, ибо, несмотря на характер романтика, в нем были задатки ученого, и наставники имели на него виды. Но для них ничего не существовало, кроме любви, поэтому они поженились, отец бросил университет и стал искать средства к существованию для семьи.
Он подружился со старым Томасом Треблингом, владельцем небольшой, но преуспевающей книжной лавки рядом с Хай-стрит, и Томас дал ему работу и сдал комнаты над магазинчиком. Молодожены презрели все злые пророчества саркастической тетки Каролины и другой Кассандры – тетки Матильды, и были упоительно счастливы. Но дело было не только в бедности: моя мать не отличалась крепким здоровьем. Когда мой отец встретился с ней в лесу, она поправлялась после болезни в одном из принадлежавших ее семье охотничьих домиков. У нее была чахотка. «Вы не должны иметь детей!» – провозгласила тетя Матильда, считавшая себя авторитетом по болезням. И, конечно, я посрамила их всех, появившись на свет точно через десять месяцев после женитьбы.
Без сомнения, моим родителям было утомительно доказывать всем свою правоту, но они стояли на своем, и их счастье длилось вплоть до смерти матери. Я знаю, что мои тетки роптали на судьбу, не наказавшую, а вознаградившую такую безответственность. Старый грубиян Томас Треблинг, который едва ли сказал одно вежливое слово кому-либо, даже покупателям, оказался для них сказочным дедушкой. Он даже благополучно умер и оставил им не только лавку, но и домик по соседству, в котором жил. Так что, когда мне исполнилось шесть лет, мой отец был владельцем собственного книжного магазинчика, который хоть и не был процветающим концерном, но давал нашей семье достаточное обеспечение. Мой отец жил очень счастливой жизнью с обожаемой женой, отвечавшей ему редкой преданностью, и с дочерью, порывы которой не всегда легко было обуздать, но которую они оба любили несколько отстранение, ибо прежде всего были поглощены друг другом. Мой отец не был бизнесменом, но он любил книги, особенно антикварные, поэтому интересовался своим делом. У него было много друзей из университета, и в нашей маленькой гостиной часто случались небольшие, скромные застолья, на которых велись и ученые, и зачастую остроумные беседы.
Мои тетки навещали нас время от времени. Мама называла их борзыми, она говорила, что они беспрестанно обнюхивают весь дом, все ли содержится в чистоте. Впервые, когда я их увидела, мне было три года, и я расплакалась, протестуя, что это не собаки, а просто две старые женщины. Тетя Каролина никогда не простила этого моей матери, что было свойственно ей, но никогда не простила и меня, что, в общем-то, было менее объяснимо.
Итак, мое детство прошло в этом удивительном городе, который был для меня домом. Я помню прогулки вдоль реки, рассказы отца про римлян, построивших здесь поселение, и про датчан, которые сожгли его годы спустя. Меня волновали потоки людей на улицах, ученые мужи в пурпурных мантиях и студенты в белых галстуках, легкий шум шагов прокторов, этих особых университетских надзирателей, с бульдогами на ночных улицах. Прижимаясь к руке отца, я шла с ним от Корнмаркета к самому сердцу города. Иногда мы втроем отправлялись на пикник за город, в луга, но мне всегда больше нравилось быть с кем-нибудь вдвоем, тогда я могла рассчитывать на внимание отца или матери, которым меня обделяли, когда мы были все вместе. На прогулках отец рассказывал мне об Оксфорде, показывал мне Том-Тауэр, большой колокол и шпиль собора, одного из самых старых в Англии.
С мамой все было иначе. Она рассказывала о сосновых лесах и о маленьком замке Шлосс, где прошло ее детство. Она говорила мне о рождественских праздниках и как они отправлялись в лес за деревьями, чтобы украсить дом, и как в Рыцарском зале, который был в каждом замке, большом или маленьком, в канун Рождества устраивались танцы, и танцоры пели псалмы. Я любила слушать, как мама поет Шталле нахт, хайлиге нахт («Тихая ночь, святая ночь...» – рождественский псалом), и тогда ее старый дом в лесу казался мне заколдованным местом. Мне хотелось знать, тоскует ли она по дому, и когда я спросила об этом однажды и увидела улыбку на ее лице, я поняла, какой глубокой была ее любовь к отцу. Я думаю, именно тогда я сказала себе, что в один прекрасный день в моей жизни появится некто, кто станет для меня таким же дорогим, как мой отец для нее. Мне казалось, что такая глубокая, непоколебимая преданность дается в удел каждому. Возможно, поэтому я стала такой легкой жертвой. Эта история моих родителей служит оправданием того, что я ожидала найти в лесу такое же наваждение и верила, что другие мужчины так же чутки и добры, как мой отец. Но мой возлюбленный был иным. Мне следовало распознать его. Да, он был страстным, не терпящим сопротивления, подавляющим. Но – нежным, готовым на самопожертвование? Нет.
