смешанной с маслом, надел халат, у которого верх был черный, а изнанка белой, спрятал в рукава лук и стрелы, сел верхом на белую лошадь, предварительно вымазанную сажей, и отправился в Лхасу, где и убил царя: по одной версии — возле каменной стелы, надпись на которой царь рассматривал, по другой — во время исполнения Чама, когда тот выглянул из окошка, монах поразил его стрелой. Затем монах побежал к реке, смыл сажу, вывернул халат наизнанку, сел верхом на уже белую лошадь и скрылся[867]. Как утверждает традиция, бывший «козел отпущения» жил изгоем, отверженным, грабя и убивая[868].
В Гьянтзэ новогодний праздник также завершался церемонией изгнания лугона, но в несколько иной форме. Лугон в течение года содержался за государственный счет. В назначенный день «избранник» отправлялся в близлежащую крепость, чаще всего расположенную на горе, самой приметной ландшафтной точке округа. На его плечах лежала свежесодранная овечья шкура (вероятно, как знак плодородия, плодовитости), с головы и шеи свисали ячьи внутренности. В правой руке он держал свежую ячью печень.
Под шум, поднятый ударами барабанов, гонгов, цимбал, ружейными выстрелами, после чтения молитв «козел отпущения» с силой проводил по земле несколько раз палкой, как бы указывая на то, что уже близок сезон пахоты, посева, потом бросал г толпу кусочки печени, после чего убегал вниз, по склону горы в долину. Народ бросал вслед камни, комки земли, однако стараясь при этом не причинить ему вреда или не перекрыть дорогу в долину, так как существовало поверье, что если «козлу отпущения» помешают убежать или причинят вред, то нечистая сила, враждебные духи вновь вернутся на место. Под крики, ружейные выстрелы, унося на своих плечах все зло прошлого года, убегал «козел отпущения». Когда он достигал долины, монахи исполняли Чам, завершая его сожжением торма[869]. В число персонажей этого уже ритуализированного тибетским буддизмом танца вошел в качестве персонажа и царь Лангдарма, противившийся укреплению буддизма в стране. Во время исполнения данного Чама использовалась зооморфная, в виде яка, линга.
Изгнанием лугона завершался цикл традиционных новогодних праздников тибетцев. С этого времени наступал период, связанный с подготовкой к посевной, выгону скота и другим видам деятельности.
Заключение
И так, перед нами прошли картины новогоднего праздника китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев в конце XIX — начале XX в., праздника, тесно связанного со всей многогранной и своеобразной культурой изучаемых народов. Представляется несомненным, что на рубеже XIX–XX вв. и в первой половине XX в. новогодний праздник народов Восточной и Центральной Азии занимал важное место не только в их календарном годичном цикле, по и во всей традиционной жизни. Будучи одним из выражений духовных и материальных ценностей каждого из этих народов, праздник Нового года нес в себе колоссальный эмоциональный заряд, синтезировал эстетические воззрения и представления о добре и красоте, сложившиеся в недрах национальных культур.
Новогодний праздник китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев предстает перед нами как сложное явление, в котором спрессованы и одновременно сосуществуют религиозные системы и идеологии различных исторических эпох, начиная с самых древних архаических времен и включая инновации нового времени. Особая живучесть новогоднего праздника, очевидно, была предопределена и тем, что в нем на протяжении веков наряду с появлением новых обычаев и обрядов сохранялись традиции предшествующего времени; при этом нередко «повое» находило аналог в «старом», а «старое» продолжало бытовать, получив новое осмысление и трактовку.
Новый год воспринимался как важнейшая дата года, как особое сакральное время, в ходе которого совершался переход от прошлого и настоящего в будущее, как своеобразный разрыв в непрерывном потоке времени и одновременно как праздник, не позволяющий нарушиться, порваться великой «связи времен» жизни, человечества, Вселенной.
Уже на протяжении нескольких столетий Новый год у китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев совпадал с наступлением весеннего сезона, с праздником Начала весны. Это придавало особенную красочность и торжественность многим обычаям, обрядам и развлечениям этого праздника. Новый год никого не оставлял безучастным. И дело здесь не только в том, что в праздничные дни граница между участниками многочисленных игр, развлечений, шествий, процессий, мистерий и зрителями практически исчезала: любой зритель эмоционально сопереживал, а, следовательно, и участвовал в них. Дело здесь не только в этом. Новый год — это праздник, который касается каждого. У китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев Новый год был «всеобщим» днем рождения, именно с Нового года увеличивался возраст каждого.
Обобщенный в монографии материал свидетельствует о том, что на рубеже XIX–XX вв. у изучаемых народов бытовала своя неповторимая модель новогоднего праздника, отражавшая самобытность духовной и материальной культуры каждого из них. Истоки специфики праздника Нового года у китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев коренятся в особенностях климатических и региональных условий, хозяйственно-культурного типа (ХКТ), в неповторимости исторического опыта, в политической, экономической и культурной истории.
Можно отметить несколько общих аспектов, в которых наиболее ярко проявляется специфика новогоднего праздника китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев. Прежде всего, в календарных датах празднования Нового года. В конце XIX — начале XX в. все изучаемые народы наряду с традиционным лунно-солнечным календарем и шестидесятиричной системой уже пользовались григорианским календарем. Однако в первых десятилетиях XX в. Новый год по григорианскому календарю наиболее интенсивно внедрился в культуру японцев, монголов и отчасти корейцев. Для большинства же китайцев, корейцев и тибетцев в начале XX в. Новый год по лунному календарю стойко сохранял свои позиции. У монголов Новый год по лунному календарю сосуществовал с григорианским. Для японцев было более характерным постепенное перенесение обычаев и обрядов традиционного новогоднего праздника на Новый год по общепринятому календарю.
В конце XIX — начале XX в., а в некоторых случаях и в первой половине XX в. существовали большие различия в сроках проведения новогодних торжеств: у тибетцев — земледельцев-ламаистов новогодний праздник продолжался почти два месяца; у китайцев, корейцев, японцев — от двух недель до месяца; у кочевников-монголов и тибетцев-скотоводов наиболее значительными были первые три дня. По-разному в новогодних обычаях и обрядах изучаемых народов проявлялось соотношение между идеологиями мировых, национальных религий и философских учений и народными религиозными представлениями. В новогодних обрядах и обычаях китайцев поражает синкретизм религиозных представлений. В обычаях и обрядах монголов и корейцев преобладают добуддийские древние представления; в новогодней обрядности японцев велика роль синтоизма; наконец, особо надо отметить роль ламаизма и ламаистской церкви в церемониях праздника Нового года у тибетцев. В ходе исторического развития собственно земледельческие обычаи и обряды у китайцев, корейцев, японцев, тибетцев-земледельцев, а также обычаи и обряды кочевников монголов и тибетцев постоянно
