обогащались многовековой городской культурой, а также культурой других классов и сословий. В новогодней обрядности изучаемых народов степень этого взаимовлияния, уровень синкретизма проявляется по-разному. Так, необходимо отметить, что у китайцев, корейцев, японцев в собственно земледельческий народный праздник вошло много элементов многовековой городской культуры (хотя, конечно, необходимо помнить о том огромном влиянии, которое культура земледельцев постоянно оказывала на формирование традиций горожан, особенно в феодальный период), а в народный праздник тибетцев — значительное число элементов ламаистской обрядности.
На рубеже XIX–XX вв. у изучаемых народов в основном завершался процесс формирования общенациональной модели новогоднего праздника, что, впрочем, не исключало и не исключает даже в наши дни бытование огромного числа локальных и региональных особенностей.
Складывание общенациональной модели новогоднего праздника у китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев в конце XIX — начале XX в. совпало с важнейшими событиями в их политической, экономической, культурной и этнической истории. Это было время кризиса феодальной системы, утверждения капиталистических отношений, период империалистической экспансии, время мощных национально-освободительных движений. Это было время, когда многие элементы традиционной культуры как бы заново переоценивались.
В этих сложных условиях и новогодний праздник как один из ведущих календарных праздников также претерпевал известную трансформацию, менялись и оценки его значимости. В первой половине XX в. традиционный новогодний праздник у каждого из изучаемых народов стал одним из выражений этнической специфики, одним из важнейших компонентов этнического самосознания. Особую этническую окраску приобрели как сам праздник Нового года, так и отдельные его элементы.
Та особая роль, которую праздник Нового года играл и играет доныне в жизни китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев, богатство и разнообразие обычаев и обрядов, игр и развлечений, шествий и маскарадов, истоки которых уходят в седую древность (и в данном случае это не образное выражение), наконец, их живая реальность, сохранение и бытование огромного числа локальных обычаев и обрядов (при наличии уже в начале XX в. общенациональной модели новогоднего праздника у каждого из изучаемых народов) делают систематизированный в монографии материал ценным источником. Более того, он дает основание для постановки ряда проблем общего характера.
Как уже неоднократно отмечалось, календарные праздники любого народа — это концентрированное выражение многих сторон материальной и духовной культуры. Новый год как один из важнейших праздников календарного цикла отражает эту специфику наиболее ярко. Именно поэтому мы вправе рассматривать праздник Нового года китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев в системе их материальных и духовных ценностей, в неразрывной связи с этнической историей каждого из этих народов. Думается, что системный подход к анализу их обычаев и обрядов новогоднего цикла откроет новые пути для дальнейших исследований.
Праздник Нового года и хозяйственно-культурные типы.
Подытоживая результаты исследования календарных обычаев и обрядов народов зарубежной Европы, С.А. Токарев писал: «Если взглянуть на них как бы с большой высоты, с общесоциологической точки зрения, то мы увидим, что в этих обрядах выражена своеобразная адаптация человеческой деятельности к объективному, так сказать, космическому ритму природы… В основе годового цикла календарных обрядов и верований лежит крестьянский труд, лежит материальное производство»[870].
Это основное положение о трудовых истоках календарных обычаев и обрядов является определяющим и при изучении календарных праздников народов мира, в том числе и народов Восточной и Центральной Азии. Об этом свидетельствует и материал, обобщенный в данной монографии.
Однако представляется интересным проследить также взаимосвязь календарных обычаев и обрядов с хозяйственно-культурными типами (ХКТ). Систематизированный в данной работе материал дает для такой попытки известное основание, ибо в ней рассмотрен новогодний праздник народов, относящихся к различным хозяйственно-культурным типам[871].
Как известно, китайцы, корейцы и японцы относятся к восточноазиатскому историко-культурному региону, к ХКТ плужных земледельцев умеренного и субтропического климата, с определяющим преобладанием поливного рисосеяния. При этом необходимо отметить, что у каждого из этих народов наблюдаются значительные хозяйственно-культурные вариации. Еще больше различий в хозяйственной деятельности этих народов имелось в ходе их исторического развития. В хозяйственном развитии китайцев на протяжении тысячелетий ХКТ плужных земледельцев, использовавших искусственное орошение (в бассейне р. Хуанхэ), взаимодействовал с ХКТ ручных земледельцев субтропиков и тропиков, занимавшихся возделыванием корне- и клубнеплодов и поливным рисосеянием. Исторически ХКТ корейцев был тесно связан с охотничье-собирательским ХКТ и особенно с ХКТ прибрежных и речных рыболовов и собирателей, который играл важнейшую роль и в хозяйственной деятельности японцев. Рыболовство и приморское собирательство сохраняют свои позиции и в современной экономике корейцев и японцев. Кроме того, необходимо отметить, что ХКТ китайцев и корейцев постоянно на протяжении тысячелетий взаимодействовал с ХКТ кочевых народов.
Монголы и тибетцы, относящиеся к центральноазиатскому культурному региону, представляют два ХКТ. Так, монголы и тибетцы-кочевники (живущие на Тибетском нагорье) принадлежат к ХКТ кочевников-скотоводов, хозяйство которых сочетает в себе элементы равнинного скотоводства в степной зоне (монголы) с высокогорно-вертикальным (тибетцы), в то время как южные и восточные тибетцы-земледельцы принадлежат к ХКТ высокогорных ручных земледельцев и пашенных земледельцев долин крупных рек.
История китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев дает немало примеров постоянного культурно-хозяйственного контакта, взаимодействия, взаимопроникновения культур этих народов. Конечно, в полном объеме рассмотреть проблему соотношения обычаев и обрядов новогоднего праздника с ХКТ изучаемых народов пока не представляется возможным, поэтому изложенные далее соображения являются в значительной мере предварительными.
При рассмотрении этой проблемы неизбежно встает вопрос о месте праздника Нового года в годовом трудовом цикле земледельцев и скотоводов.
Анализ календаря изучаемых народов показывает, что в древности и в средние века праздник Нового года был более тесно связан с периодом сбора урожая у земледельческих народов, а также со временем приплода скота и изобилия мяса, молока и молочных продуктов у народов скотоводческих. Свидетельства об особой роли 10-го месяца в календаре древних китайцев и древних корейцев сохранились в письменных источниках.
Своеобразным аналогом новогоднему празднику были торжества, проводившиеся в период зимнего солнцестояния — важной даты для земледельцев. Практически до наших дней целый ряд обрядов, связанных с этими датами, бытуют в предновогоднем (а правильнее сказать — в новогоднем) цикле китайцев, корейцев, японцев. Согласно сообщениям китайской летописи «Таншу», тибетцы в VII–X вв. отмечали Новый год сразу после сбора урожая. В конце XIX в. старый земледельческий Новый год тибетцев, приходившийся на 10-й и 11-й месяцы и совпадавший с зимним солнцестоянием, назывался Сонам лосар. Это название может быть этимологизировано как «новый урожай — время ячменя». Примечательно, что «урожай» в представлении тибетцев-земледельцев, прежде всего, ассоциировался с урожаем ячменя. Монголы, как кочевники-скотоводы, еще в XIII в. отмечали Новый год в 9-м месяце, который назывался Белый месяц (Цагаан сар) и соответствовал времени, когда наступало изобилие молока и молочных продуктов, наиболее ценимых кочевыми
