счет.
Российское председательство в рабочей группе по созданию механизма безопасности и сотрудничества в СВА предоставляет возможность в инициативном порядке выдвигать и согласовывать наши предложения, в том числе основанные на российском опыте многосторонней дипломатии.
Может быть, надо вести дело к институционализации шестистороннего механизма в качестве региональной организации по безопасности и сотрудничеству, опираясь на поддержку Китая? Активность в этом вопросе помогла бы преодолевать негативное отношение США, которые всегда делали ставку и продолжают опираться на двусторонние военные альянсы или на организации, находившиеся под их контролем.
Необходимо будет противодействовать тенденциям ограничить шестисторонние переговоры функциями круглого стола для обмена мнениями, которые являются декорациями для процессов реального военного строительства и изменения стратегического баланса в Северо-Восточной Азии.
В случае реального продвижения процесса демонтажа северокорейской ядерной программы российская сторона с учетом своего уникального опыта сотрудничества с КНДР в ядерной области могла бы сыграть важную роль в решении технических вопросов и верификации. КНДР, вероятно, с большим доверием отнесется к нашим специалистам, чем к представителям других стран (в том числе и по линии МАГАТЭ). Подобные предложения нам следовало бы выдвигать не только на рабочем, но и на солидном (возможно, политическом) уровнях, предусмотрев соответствующее организационное обеспечение.
Для сохранения репутации ответственной державы и во избежание утраты наших позиций в шестистороннем урегулировании критически важным на этом этапе стало бы реальное участие в программах экономической помощи КНДР. Договоренности предусматривают, по расчетам, оказание “пятеркой” помощи на сумму 350–400 млн долл. Вряд ли смогут подтвердить нашу готовность участвовать в решении важных международных проблем попытки представить в качестве помощи лишь списание долга КНДР России (обсуждаемое с 2001 г.), а также согласованные ранее двусторонние программы содействия (которые по объему не идут ни в какое сравнение с помощью других стран). Повысит ли это наш авторитет, заставит ли других участников считаться с нашими национальными интересами? При этом оказание содействия экономическому развитию КНДР вполне может и должно строиться так, чтобы подпитывать наши коммерческие проекты и обеспечивать долгосрочные экономические интересы. Необходимо внятно объяснять это нашей внутренней аудитории, особенно под углом зрения необходимости развития российского Дальнего Востока.
Вместе с тем участие России в решении энергетических проблем КНДР путем поставок мазута (что предусмотрено в числе первоочередных шагов по реализации договоренностей) следует свести к минимуму. Взамен, с учетом уникального опыта нашего сотрудничества с КНДР в электроэнергетике (при техническом содействии СССР создано более 60 % энергетических мощностей КНДР), логично предложить проекты именно в этой области.
Наиболее значимым и отвечающим повестке дня переговоров мог бы явиться проект организации поставок в КНДР электроэнергии. На первом этапе речь может пойти о финансировании в качестве государственной зарубежной инвестиционной программы строительства ЛЭП Дальний Восток – КНДР. Заметим, что на протяжении ряда лет проект прорабатывается подразделениями РАО “ЕЭС России”. Конечно, предварительно необходимо решить проблему задолженности КНДР (без этого невозможно оказывать кредитную помощь) и, разумеется, найти источники финансирования. Представляется, что для столь важной внешнеполитической акции можно было бы использовать средства Стабфонда, тем более что речь идет о фактически зарубежном капиталовложении. Создание ЛЭП можно было бы обоснованно представить в качестве весомого и ориентированного на будущее вклада в общие усилия.
Надо иметь в виду, что сами поставки российской электроэнергии впоследствии могут осуществляться на коммерческой основе. Они могут найти реальный платежеспособный спрос и внутри КНДР (она ранее предлагала конкретные варианты оплаты проекта за счет ресурсов полезных ископаемых), и со стороны промышленных потребителей в специальных экспортно-производственных зонах, развивающихся при участии южнокорейских инвесторов. Первой из них стала зона в Кэсоне, однако можно надеяться и на появление новых.
В перспективе большую экономическую (да и политическую) выгоду сможет принести продление ЛЭП до территории Республики Корея и создание “энергомоста” в целях поставки энергии южнокорейским потребителям.
Важными для укрепления в регионе российских позиций и продвижения коммерческих интересов являются также проекты в области транспортной инфраструктуры – модернизация железнодорожной сети КНДР и морских портов, что необходимо для бесперебойного снабжения страны энергоресурсами. В частности, речь идет о порте Раджин и связывающей его с российской границей железнодорожной ветке.
Реальное участие в программах содействия на первой стадии реализации договоренностей позволило бы избежать роли “ведомого” в будущем и дало бы нам “голос” в выдвижении собственных идей и концепций. Только в этом случае Россия смогла бы, в частности, претендовать на участие нашей промышленности в возможном сооружении легководных реакторов в КНДР или даже продвигать идею их строительства (в собственности КНДР) на территории Приморья.
Россия по сравнению с Южной Кореей, Китаем, Японией (от которой КНДР ждет компенсаций за колониальное прошлое) и США в меньшей степени “увязла” в потенциальных двусторонних обязательствах по помощи КНДР. С ее стороны правомерна была бы инициатива разработки согласованного долгосрочного плана экономического содействия КНДР со стороны мирового сообщества в интересах денуклеаризации и стабилизации на Корейском полуострове. Такой план сделал бы и распределение бремени, и цели содействия более транспарентными, справедливыми и осмысленными. План, рассчитанный на 10–15 лет, должен предусматривать согласованные с КНДР на многосторонней основе задачи модернизации экономики и хозяйственной системы внедрения рыночных рычагов при сохранении государственного регулирования при углублении участия в региональном и международном разделении труда.
С учетом российского опыта реформ и нашего уникального научно-практического опыта содействия развитию экономики КНДР российские специалисты могли бы разработать и предложить первоначальный вариант такого плана для утверждения “шестеркой”. В рамках выполнения плана, контролировать который могли бы структуры шестистороннего механизма, содействие могло бы осуществляться не стихийно в порядке “латания дыр” на основе запросов северокорейцев, а целенаправленно для достижения долгосрочной цели – “конвенционализации” КНДР (превращения в нормальное государство). Только в рамках подобной организации дела Россия, обладающая меньшим по сравнению с партнерами потенциалом для помощи, смогла бы сохранить рычаги контроля за ситуацией и для защиты национальных интересов.
Российские подходы к КНДР[326]
Поворот российской внешней политики к ортодоксально-консервативной линии и растущему противостоянию с Западом в начале третьего президентства В. В. Путина (с 2012 г.), казалось бы, должен был привести к большему пониманию Россией позиций Северной Кореи в противоборстве с США и отдалению от Южной Кореи, остающейся верным союзником США на Дальнем Востоке.
Небольшая ретроспектива. В период президентства Д. А. Медведева (2008–2012 гг.) отношение Кремля к ситуации на Корейском полуострове было двойственным. С одной стороны, альтернативы прежней линии на поддержание нормальных отношений с КНДР в целях предотвращения силовых и нажимных сценариев на Корейском полуострове, показавшей свою эффективность и прагматизм в начале 2000-х гг., не было. С другой стороны, у кремлевского руководства явно не лежала
