— Я не могу, — сипло выдает Яр, все так же пожирая меня своим ненасытным взглядом, — я не могу оставить тебя, Вик. Не могу.
— Восемь лет назад у тебя это прекрасно получилось!
Глядеть в глаза Ветрова в упор оказывается жутким испытанием. Вопреки всему самообладанию, вопреки тому, как я вцепилась всеми зубами собственного разума за то, что этот мудак оставил мне «на добрую память». Все равно — больно, будто кожу с меня содрали.
А Ветров в ответ…
Опускается на колени!
Ярослав Ветров! Гордый до заносчивости! Высокомерная сволочь! Встает на колени! Передо мной!
Обморок… Сейчас, еще секундочку — и я буду вся твоя…
— Яр… — полузадушенно выдыхаю я, от неожиданности забыв, что так его вслух не называю.
Все-таки было куда опаснее… Сейчас я это понимаю, потому что оказываюсь в том самом углу, из которого нет выхода.
Его ладони — на моей талии. Ниже не опускаются. А сам он зарывается лицом в блузку на моем животе и тихонько стонет. Глухо. Сдавленно.
— Викки… — его исступленье проникает в мою кровь и шумит там лютой отравой. Заставляет вспомнить то, что я так хотела забыть все это время.
Что я страшно любила, когда именно он так меня называл. Вот именно так, этим практически пьяным, взбудораженным тоном. Будто я — все, что ему нужно. Будто я — самая первая его потребность, необходимая для жизни. Важнее воздуха и прочих банальностей. И я ведь в это верила. Давно верила!
— Что это за цирк? — шиплю я, стискивая пальцы на его плечах. — Встань немедленно…
Если сюда хоть кто-нибудь войдет…
Черт, чем он вообще думает?
— Нет, — Яр с видимым усилием отрывает свое лицо от моей блузки — боже, спасибо, мне стало самую чуточку свободнее дышать — и поднимает на меня темные, уверенные, но будто пьяные глаза, — я должен попросить у тебя прощенья так.
С ним всегда было ужасно сложно спорить…
— Думаешь, я прощу?
Яр медлит с ответом. И за это его краткое молчание я успеваю прочитать «А вдруг?» в его глазах. Но вслух он произносит другое.
— Нет, — наконец невесело произносит Яр, и трезвости в его глазах становится чуть больше, — я бы не простил на твоем месте. Но попросить прощения я должен…
Мне отчаянно хочется сгрести его за воротник и встряхнуть как можно сильнее, чтобы вернуть мне привычного мудака на место. Его и ненавидеть в разы проще, чем вот этого, непонятного Яра, который смотрит меня с такой мукой. Этому Ветрову я даже не нахожусь что сказать…
— Извините, что прерываю вас, господа. Но я не уверен, что вы разрешите вопросы вашей мелодрамы сегодня. И я бы предпочел, чтобы вы это делали в нерабочее время.
Голос Козыря — спокойный до возмущения — заставляет меня подпрыгнуть, а Яра — вздрогнуть от неожиданности.
Да, мы тут… Забылись…
Козырь находится у самой арки-входа в соседний зал, опирающимся плечом на стену. Слава богу, он один…
Он и один оказывается способен испепелить меня одним только недовольным взглядом.
— И-извините, Эдуард Александрович, — лепечу я, выпутываясь из рук Ветрова — он-то не додумался сам меня отпустить.
Привычка Ветрова держать лицо в любой ситуации вызывает у меня легкую зависть. Встает Яр на ноги с такой невозмутимой рожей, что это мне даже становится обидно. Такое ощущение, что для него на колени встать так обычно, как зубы почистить Хотя легкая виноватость на физиономии Ветрова все-таки находится, но она больше формальная. Для начальства!
— Я не увидел ничего неожиданного для себя, — сухо роняет Козырь, явно понимающий уровень искренности ветровского раскаянья — правда, я не думал, что для того, чтобы поделиться с вами информацией о расторжении своей помолвки Ярославу придется принимать столь интересную позу. Впрочем, вам виднее, как именно решать ваши вопросы. Только решайте их в нерабочее время, господа. А здесь вы — для дела. Не отвлекайтесь!
— Больше не будем, — негромко обещает Яр за нас обоих.
Козырь только в сомнении косится на него, а потом красноречиво указывает нам подбородком на дверь в соседний зал. На выход, мол, пора работать!
Идем, идем!
Лишь почти дошагав до нашего столика в соседнем зале я догоняю, что именно мне сказал Козырь.
Ветров расторг помолвку?!
40. Чужие поражения, неожиданные победы— Говорят, хороший аппетит — это выражение страсти в акте еды, — вкрадчиво и на русском произносит младший Такахеда, склоняя голову и с любопытством глядя на сидящую напротив него Викки, — что вы насчет этого думаете, Виктория-сан?
И кто такой умный именно так рассадил нас, что японцы оказались с одной стороны столика, а мы — с другой?
Мне повезло гораздо меньше — между мной и Викой сидит Захар. Японцы вроде как сажали нас «по весу должности». И согласно этой логике, сидеть-то Ютака должен напротив меня, но — выходит как раз наоборот. И, судя по кривой ухмылке сына нашего многоуважаемого инвестора — таблички с именами переставили в самый последний момент, специально, чтобы Вика оказалась напротив него.
Не исключено, что происходило это все именно в то время, как я отчаянно злоупотреблял лишними пятью минутами рядом с Викки, не в силах от них отказаться.
Вот только спорить с такими вещами как порядок размещения за столиком на данном этапе — нарушение делового этикета, а японцы в таких вопросах очень педантичны. Они не потерпят такого вопиющего проявления неуважения. В общем, влезать в разборку сейчас — значит наглядно узнать самый легкий способ, как накрыть, казалось бы, уже согласованную сделку.
И ничего тут не скажешь — маленькая месть посланного мной молодого японского петуха удалась на славу.
Впрочем, я могу потерпеть этот гребаный час. Пусть мне и хочется двинуть этому улыбчивому сопляку по зубам, контракт нам все-таки важен.
Тем более, что воевать мне все равно не за что.
Все, что могло быть у меня с Викки — давно уже убито мной самим, похоронено и истлело до мелкого праха. Один только я как какой-то китайский болванчик талдычу об одном и том же.
На Викки я кошусь с беспокойством. В своих наблюдениях младший Такахеда прав — моя запретная обедает без особого аппетита, а если судить по выражению её лица — Вика сейчас где-то очень далеко отсюда. И мысли её заняты точно не этим обедом.
Колкий намек японца Викки игнорирует с уже привычной мне бесстрастностью. Никогда бы не подумал, что она умеет настолько умело манипулировать эмоциями. Хотя, я и знал-то её близко только девчонкой…
— Я слышала поговорку, что аппетит приходит во время еды, лишний вес — позже, Ютака-сан, — скупо улыбается она и снова опускает взгляд в тарелку со своим салатом, — и я не спешу встречаться с первым, чтобы не знакомиться и со вторым.
