товар. Здесь и мы, дюша мой, покупаем для свой лавка. Большущего базар!
– Ну, это что! Такие-то ряды и у нас в Петербурге на Сенной площади есть, – сделал гримасу Николай Иванович. – А ты покажи, где ковры-то продаются. Я ковер купить хочу. Нельзя же из Константинополя уехать без турецкого ковра.
– Ковры, дюша мой, дальше, – отвечал армянин. – Ты знаешь, дюша мой, что такое турецкий базар в Стамбуле? По турецкий базар надо ходить целый день с утра и до ночи, и все равно, дюша мой, все не обходишь – вот что турецкий базар! Ну, идем ковер покупать.
Он свернул в сторону и потащил супругов по целому лабиринту узких рядов, где торговали стеклянной, фарфоровой и медной посудой. На порогах лавок стояли продавцы и зазывали покупателей, даже хватая за руки.
Покупка ковра
– Батюшки! Да это совсем как наш Апраксин рынок в Питере! – проговорил Николай Иванович, когда один из черномазых приказчиков в феске и куртке поверх широкого пестрого пояса, схватил его за руку и тащил к уставленному кальянами прилавку, на котором тут же стояли и два медных таза, наполненные глиняными трубками. – Чего ты, эфиопская рожа, хватаешься! – крикнул он приказчику, вырывая от него свою руку. – И ведь как ухватил-то! Словно клещами стиснул, – обратился он к Карапету.
Но Карапет уже ругался с приказчиком и грозил ему палкой. В свою очередь показывал Карапету кулак и приказчик. С обеих сторон вылетали гортанные звуки. На подмогу к приказчику пришли еще два голоса, принадлежащие двум пожилым туркам.
– Отчего ты не купил у него две трубки на память? – заметила мужу Глафира Семеновна. – Такую безделушку приятно подарить и кому-нибудь из знакомых, как гостинец из Константинополя.
– Так-то так. Там были даже и кальяны. А я непременно хочу себе кальян купить.
– Барыня-сударыня! Все мы это дальше у знакомый армянин купим, – отвечал Карапет и вел своих постояльцев дальше.
Начались ряды лавок с ситцами и бумажными материями. Выставок товара в смысле европейском не было, потому что турецкие лавки не имеют окон и витрин, но с прилавка висели концы материй от раскатанных и лежащих на прилавках кусков. Развевались такие же концы материй и около входов. Глафира Семеновна взглянула на материи и воскликнула:
– Смотрите, смотрите! Товар-то наш, русский. Вот и ярлыки Саввы Морозова с сыновьями. Вон ярлык Прохоровской мануфактуры.
К ней подскочил Карапет и стал объяснять:
– Ничего своего у турецкий народ нет, госпожа-мадам, барыня-сударыня. Ситцы и кумач красный из Москвы, башмаки и сапоги из Вены, резинковые калоши из Петербург, бархат, ленты и атлас из Парижа привезены. У турков что есть свой собственный? Баранина есть свой собственный для шашлык, виноград есть свой собственный, всякая плод свой собственный, ковры свой собственный, а больше ничего, мадам-барыня. Чулки и носки даже вязать не умеют. Только вуаль и платки турчанские дамы вышивают.
Наконец начался и ковровый ряд. Целые горы сложенных наизнанку ковров и ковриков лежали около лавок. Почему-то в ковровых лавках торговали и старым оружием в виде сабель и ятаганов в линючих бархатных ножнах. Над коврами висели старинные кремневые пистолеты с серебряными рукоятками.
– Вот тут у меня, эфендим, есть самого честный турецкий человек. У него мы ковер для тебя и посмотрим, – сказал Карапет. – Но ты, дюша мой, должен знать, что и с самый честный турок ты должен торговаться. Турецкий купцы это любят. Он тебя, дюша мой, не надует, не даст гнилой товар, но если он спросит с тебя сто пиастры – давай ему пятьдесят, а потом прибавляй по два- три пиастры. Понял, дюша мой?
– Еще бы не понять! А только я попрошу уж тебя торговаться. А мне где же! – отвечал Николай Иванович.
– Вот мы два-оба, дюша мой, и будем торговаться. Самым учтивым манером торговаться будем. Этот турок, когда здесь два года тому назад земля тряслась и каменный лавки падали, под камни два дня без питья и еды лежал и жива, и здорова остался. Когда, дюша мой, его вынули из камни, все его соседи сказали: «Машалах![82] Это его Аллах за большой честность спас».
– Это во время землетрясения? – спросила Глафира Семеновна.
– Да, в землетрясение! О, тут два сто лавок упали. Пять сто человек убили и ушибли. О, тут, дюша мой, мадам, барыня-сударыня, страшное дело было!
И, рассказывая это, Карапет остановился около невзрачной лавки и стал приглашать своих постояльцев войти в нее. В глубине лавки на стопке сложенных ковров сидел, поджав под себя одну ногу, седобородый почтенный турок в европейском пальто и в феске. Он тотчас же встал с импровизованного дивана, протянул руку армянину и, бормоча что-то по-турецки, стал кланяться супругам, прикладывая ладонь руки к феске. Николай Иванович вынул из кармана заранее приготовленную бумажку с турецкими словами и сказал купцу:
– Хали… Сатын… Альмак…[83]
– Сказано уж ему, сказано, дюша мой… – заявил Николаю Ивановичу Карапет.
Купец, бормоча что-то по-турецки, вытащил из-за прилавка табурет с перламутровой инкрустацией и предложил Глафире Семеновне на него сесть, а мужчинам указал на стопку ковров, лежавших около прилавка. Затем захлопал в ладоши. Из-под висящего ковра, отделяющего переднюю лавку от задней, выскочил мальчик лет тринадцати в куртке и феске. Купец сказал ему что-то, и тот мгновенно выбежал из лавки. Купец начал развертывать и показывать ковры, расстилая их на полу, и при каждом ковре вздыхал и говорил по-русски:
– Ах, хорошо!
– Только одно слово и знает по-русски, – заявил Карапет.
Ковры начал купец показывать от двухсот пиастров ценой и переходил все выше и выше. Супруги выбирали ковры, а Карапет переводил разговор. Нарыта была уже целая груда ковров, когда Николай Иванович остановился на одном из них и спросил цену. Купец сказал, поплевал на руку и для чего-то стал гладить ковер рукой.
– Шесть сто и пятьдесят пиастры просит, – перевел Карапет.
– Постой… сколько же это на наши деньги? – задал себе вопрос Николай Иванович, сосчитал и сказал: – Около пятидесяти рублей. Фю-фю-фю! Это дорого будет. Триста пиастров… уч-юз… – сказал Николай Иванович.
Продавец улыбнулся, покачал головой и заговорил что- то по-турецки.
– Он просит, дюша мой, подождать торговаться, пока угощение не принесут, – перевел Карапет.
– Какое угощение? – спросила Глафира Семеновна.
– Кофе принесут. Он учтивый человек и хочет показать вам учтивость, дюша мой.
И точно. Сейчас же влетел в лавку запыхавшийся мальчик с подносом, на котором стояли четыре чашки черного кофе, и поставил поднос на прилавок. Торговец стал предлагать жестами выпить кофе. Супруги благодарили и взяли по чашечке.
– Не
